забавное, а вот так, сразу – это не про меня. В такие моменты хочу удавиться. Я бы тогда ушёл, но Эшли усмехнулась – просто, без претензии, будто я в самом деле неплохо справился и сумел поддержать разговор, и уходить уже не было причин. Я остался, и нам даже было весело.
Собственно, Эшли не то чтобы очень красивая. Лицо у неё самое заурядное. Гладкое, аккуратное, но ничего особенного. А вот стоит ей улыбнуться, и оно оживает, становится каким-то тёплым, весенним. Как-то сразу проявляются и губы, и нос, и глаза. Будто её изначально создали такой – улыбающейся. Не могу точнее объяснить. Просто бывают люди, которые родились с улыбкой, и если они не улыбаются, то будто исчезают, перестают существовать. Эшли была именно такой. И я как никогда прежде жалел, что не умею по-настоящему шутить или рассказывать забавные истории.
Мы как-то без суеты, спокойно обсудили учёбу. Выяснилось, что оба ходим на профессора Тёрнера, только раньше друг друга не видели. Наверное, на занятиях Эшли не улыбалась, вот я и не замечал её. А меня не заметить легко.
Потом выяснилось, что мы читаем одну книгу – «В дороге» Керуака. И тогда уже весь дом и этот шум – всё пропало. Я сейчас даже не вспомню, какая играла музыка. Мимо нас изредка проходили парочки, и они что-то говорили, а в конце коридора, кажется, был туалет, и возле него собиралась очередь, но мне казалось, что мы с Эшли остались вдвоём. Сидели на полу у закрытой двери. В комнате что-то явно происходило, я слышал звуки и даже догадывался, что именно там происходит, но меня это не интересовало. Я ожил. Со мной в последний год это случалось редко. А Эшли была в белой футболке с потрескавшимся рисунком Бетти Буп – почти как у Меркьюри на «Уэмбли» в 1986 году, в рваных джинсах, через которые проглядывала светлая кожа её худых ног. И от неё пахло чем-то цветочным. И день оказался вполне себе неплохим.
Мы всё говорили про Керуака, и я на память процитировал любимый отрывок – пришлось говорить чуть громче, потому что музыка с первого этажа отчасти заглушала мой голос: «Я плёлся сзади, как всю жизнь плетусь за теми, кто мне интересен, потому что интересны мне одни безумцы – те, кто без ума от жизни, от разговоров, от желания быть спасённым, кто жаждет всего сразу, кто никогда не скучает и не говорит банальностей, а лишь горит, горит, горит, как фантастические жёлтые римские свечи, которые пауками распускаются в звёздном небе, а в центре возникает яркая голубая вспышка, и тогда все кричат: „Ого-о-о!“»
– Здорово! – Эшли пересела поближе ко мне. Мы теперь сидели бок о бок – на ковролине, пыльном и давно стёртом в одну сплошную бесцветную плешь и лишь по углам сохранившем изначальный зелёный цвет. – Ты заучил этот отрывок!
– Нет… Просто запомнил. У меня хорошая память.
И это была чистая правда. Я не красовался, ничуть. Память у меня действительно хорошая. Я всегда почти в точности запоминаю понравившийся отрывок, а уж если прочитаю его несколько раз, так он отпечатывается даже визуально: