Фоберами?
– Да. Он с ними даже не здоровается. Они живут в трехстах метрах от нас, в старой усадьбе с кипарисами у входа. Наш сад практически на пороге у Фоберов, но Виктор с ними не заговаривает, якобы потому, что его им не представили.
– Надо же, как австриец обангличанился, – улыбнулась Элинор. – О, подъезжаем к Синю. Там есть забавный ресторанчик на площади, напротив заброшенного фонтана, полностью заросшего мхом и папоротником. А в ресторанчике по стенам развешаны головы вепрей с отполированными желтыми клыками и пастями, раскрашенными алым. Такое ощущение, что звери вот-вот выпрыгнут из стен.
– Ужас какой, – сухо заметила Анна.
– В конце войны немцы расстреляли всех мужчин в деревне, кроме Марселя, нынешнего хозяина ресторанчика. Потому что Марсель был в отъезде.
Своим безумным порывом сочувствия Элинор совершенно ошеломила Анну. Они отыскали ресторанчик, и Анна вздохнула с облегчением, к которому примешивалось некоторое разочарование: над сумрачной сырой площадью не витал дух жертвенности и возмездия. Стены скудно обставленного ресторанчика были обиты светлыми пластмассовыми панелями «под сосну», и на них висели только две головы вепря, озаренные резким светом голых флуоресцентных ламп. После закуски – запеченных дроздов (полных дроби) на пропитанном жиром поджаренном хлебе – Анна уныло ковыряла кусочки темного тушеного мяса на груде переваренной лапши. Красное вино, холодное и резкое на вкус, подали в старых зеленых бутылках без этикетки.
– Замечательное место! – сказала Элинор.
– Да, атмосферное, – кивнула Анна.
– А вот и Марсель! – с отчаянием в голосе воскликнула Элинор.
– Ah, madame Melrose, je ne vous ai pas vue[7], – сказал он, притворяясь, будто лишь сейчас заметил посетителей.
Он семенящими шажками вышел из-за барной стойки, вытирая руки о грязный белый фартук. Анна уставилась на его вислые усы и огромные мешки под глазами.
Он тут же предложил Элинор и Анне коньяк. Анна отказалась, несмотря на уверения, что коньяк очень полезен, а Элинор согласилась, предложив угостить коньяком и Марселя. Они выпили еще, поговорили с Анной об урожае винограда, но Анна, с трудом разбирая прованский акцент, все больше жалела, что Элинор не разрешает ей вести машину.
Когда они вернулись к «бьюику», коньяк и успокоительные сделали свое дело. Под онемевшей кожей Элинор кровь катилась по венам, будто шарики подшипников. Голова отяжелела, как мешок монет, и Элинор медленно закрыла глаза, держа ситуацию под контролем.
– Эй, проснись, – сказала Анна.
– Я не сплю, – угрюмо буркнула Элинор, а затем расслабленно повторила, не открывая глаз: – Я не сплю.
– Можно я сяду за руль? – спросила Анна, готовясь к спору.
– Конечно, – ответила Элинор и открыла глаза; радужки ярко синели на фоне розоватых белков с красными прожилками сосудов. – Я тебе доверяю.
Элинор проспала с полчаса, пока Анна вела машину по извилистым дорогам из Синя в Марсель.
Проснувшись, Элинор