следом.
В незнакомом доселе и странном месте, от молитвенных слов мне стало тепло и мирно. Хорошо было, что молимся одному Богу, я и руку поднял вверх вместе со всеми. Закончив молитву, опустились и сели. Вышла на середину девушка и читала из Евангелия: «огонь пришел Я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся». Потом другая комментировала текст, кажется, из интегральной йоги Шри Ауробиндо, о грядущем переходе мира и человечества в новое супраментальное состояние – тоже провозвестие Конца и Суда, как она объясняла. Незаметно принесли чай и сушки: такая совместная трапеза, чисто символическая. Снова перешли к молитве, но не так как в начале, а в духе, или на языках, что по апостолу Павлу было известно мне: «не запрещайте говорить и языками», или «стану молиться духом, стану молиться умом», или еще – «желаю, чтобы вы все говорили языками»… Молясь так, человек произносит невразумительные слова незнакомого ему языка, которые не по его воле произносятся, а подсказкой Духа Святого. Иногда другой, имея «дар истолкования» может перевести сказанное, иногда его смысл так и остается невыявлен. По Книге я знал это, но относил к временам, давно минувшим.
– Говори что-нибудь, что угодно, только начни, – шепнула Фаина.
Я стал произносить какие-то слова, сперва стесняясь их бессмысленности, потом пошло легче и живее, как бы само собой. То ли, что надо, получалось – не знаю, этого мне никто не мог бы сказать, но начиная с какого-то момента это действительно была молитва, и отзывалась в душе, хотя иначе совсем, чем «Отче наш», задевая другие струны. Кто-то подпрыгивал, скакал, приплясывал. А что же – «стану молиться духом… стану петь духом». Разве не так? И Давид, помню, скакал и плясал перед Господом. Разве нет? Юноша бледный с бородкой, знакомец мой, стоял недалеко, обе руки подняв и запрокинув лицо, быв, как всегда, чрезмерен во внешнем выражении чувств. Группа бритоголовых спокойно держалась. За ними подскакивала высоко девушка в красном. И прошел по проходу танцуя, кружась кто-то безвозрастный, радостный, с короткими ручками.
Когда закончилось, собравшихся обходила женщина с корзиночкой для пожертвований. Я вынул из бумажника то, что взяла рука, положившись на случай. И даже рад был, что – крупная купюра. Но здесь, я узнал потом, не было принято жертвовать часть, а только все полностью. «Продай все, что имеешь, раздай и следуй за мной», кажется так было сказано, и они принимали эти слова как есть, не делая скидки. Ставя в пример ту историю из «Деяний», где некий муж, именем Анания, «продав имение, утаил из цены, с ведома и жены своей, а некоторую часть принес и положил к ногам Апостолов». Когда же правда вышла наружу – а могла ли она утаиться пред Богом в то время? – он пал бездыханен, его тут же похоронили, а пришедшая позже жена испустила дух, когда апостол Петр сказал: «вот входят в двери погребавшие мужа твоего, и тебя вынесут». А я только одну купюру положил в корзиночку, раскрыв при этом бумажник содержимым наружу…
К слову скажу, что позже, через сколько-то дней, с порога оглядев мою комнату – быстро и мельком, но успевая, кажется, прикоснуться