было настоящим шоком, волшебным сном. Он стал пунцовым. Сердце его выпрыгивало из груди. Он вытянул губы и трепетно прикоснулся к жёсткой, плохо выбритой щеке артиста. Зато Миллер поцеловал его трижды и так сильно, чувственно, что у Вали земля ушла из-под ног…
– Теперь поешь, – Миллер достал пачку болгарских сигарет «Стюардесса» и закурил. При малом росте и субтильном телосложении, у Миллера были крупные тёплые руки, с длинными мягкими пальцами. В них сочетались сила и изящество.
Валя послушно кивнул, подвинул к себе тарелку и углубился в бифштекс.
Актёр наблюдал за ним с улыбкой, изредка выпуская дым и стряхивая пепел в тяжёлую стеклянную посудину.
– Я буду звать тебя Марципаном. Ты непротив? – спросил он.
– Непротив, – помотал головой Валя, едва успев прожевать то, что было у него во рту. С этой минуты он и сделался Марципаном.
Потом Миллер спросил, кто его родители.
– Папа – кадровый военный, подполковник. В нашем городе почти все военные. А мама – врач. Только они уже умерли. Отец даже меня не видел, – вздохнул юноша, погрустнев.
– С кем же ты живёшь? – полюбопытствовал Миллер.
– С Лизой. Это моя сестра.
– А девушка у тебя есть? – Миллер пытливо посмотрел в глаза своему собеседнику.
– Есть, – Валя опять смутился и покраснел. – Так, просто учились вместе.
– Как её зовут?
– Рита.
– Маргарита, – задумчиво произнёс актёр. – Прямо, как в «Фаусте» Гёте. У вас с ней что-нибудь уже было?
Валя поперхнулся мороженым. Он не привык к столь откровенным вопросам. Но не ответить Миллеру было невозможно.
– Всего один раз, – пробормотал Валя, пряча глаза. И вспомнил: старое кладбище, ветерок вздувает сухую траву и кусты полыни…
– Тебе понравилось? – спросил Миллер, выпустив дым. Он выкуривал уже третью сигарету.
– Так… – пожал плечами юноша. – Не очень.
Миллер рассмеялся раскатистым актёрским смехом и потрепал поклонника по волосам. Он словно просил прощения за свою бестактность. Больше они ни о чём таком не говорили. Миллер наизусть читал Вале «Маленькие трагедии» Пушкина, рассказывал о новых ролях, вспоминал смешные случаи из своей актёрской жизни. Они провели вместе целых два часа. Узнав, что Валя мечтает хоть кем-нибудь работать в кино, Миллер извлёк откуда-то авторучку и прямо на бумажной салфетке написал записку в отдел кадров Мосфильма, с просьбой принять его на работу. И поставил свою размашистую подпись.
Валя вернулся домой заполночь, но от перевозбуждения не мог уснуть до самого утра. Лизе он ничего не сказал. Он хорошо знал характер сестры. Увидев исписанную салфетку, верное средство гигиены, она бы умерла со смеху. И потом ещё долго шутила бы и издевалась над своим братом – «засранцем» и его «туалетным» покровителем. У Вали была ещё одна причина помалкивать. По дороге из гостиницы, он всё обдумал. И решил действовать. То есть немедленно ехать в столицу и устраиваться на Мосфильм. Но для этого нужны были деньги.