были нейтрализованы, и я успокоился, – как оказалось, напрасно.
Исчезли сотни и сотни документов, все материалы по только что законченной книге, все по той, что собирался писать (включая рукопись), наброски последующих проектов. Не было ни малейшей возможности вернуться домой и все копировать с компьютера. Доступа к Интернету не имелось. В раздумье перебрал те жалкие единицы документов, что уцелели после виртуального торнадо.
Остались мемуары барона Гилленкрока, генерал-квартирмейстера Карла XII, взятого в плен под Полтавой. Они любопытны, но в тот момент меня не интересовали. Сохранилась моя переписка. Я почти с радостью открыл ее, надеясь подготовить ответы своим корреспондентам, и таким образом с пользой истратить случайно появившееся свободное время. Разочарование снова постигло меня. Оказались только письма, на которые уже отправлены ответы, хотя я помню, что вчера забирал с почты и те, которые планировал отписать.
И наконец, остался фильм «Мастер и Маргарита», который брат на днях скопировал. Включил. Вначале все было хорошо, проехал злополучный трамвай, потом при хорошем звуке начало тормозить изображение. Вскоре на экране лишь изредка менялись картинки. (Чуда здесь не было никакого, так как старенький ноутбук фильмы уже не тянул; сей аппарат использовался мною исключительно для чтения и письма, – в местах, где рисковать новым суперсовершенным компьютером не хотелось.) Смотреть заторможенное действо не имело смысла, но фильм напомнил мне о Понтии Пилате. Вот таким сложным способом обстоятельства привели меня к римскому прокуратору, и ничего иного не оставалось.
С внутренним трепетом я начал размышлять о далеких событиях, и случилось чудо. Целые эпизоды возникали с поразительной скоростью, картинки менялись, словно в калейдоскопе из далекого детства. Огорчало лишь одно, что не успеваю записывать события, происходившие прямо перед моими внутренними глазами. Я даже старался поменьше думать о сюжете из боязни увидеть что-то из тех далеких времен и, не успев запечатлеть в тексте, забыть.
Пришло время Понтия…
Как цените отцов своих?
Сирийская провинция была присоединена к Риму знаменитым Помпеем Великим в 64 г. до н. э. Население ее смирилось со своей участью и не доставляло особых хлопот Риму… Хотя оба народа презирали друг друга. Римляне называли жителей богатой густонаселенной провинции варварами, ни мало не смущаясь тем, что у провинциалов (греков и семитов) культура была выше и древнее римской. Сирийские торговцы успешно соперничали с римскими купцами; до берегов Тибра добрались сирийские божества, завоевавшие немало латинских душ. Впрочем, если сравнения шли не в пользу Рима, народ-победитель, не прибегал к ним. Он утверждал свое культурное превосходство привычными безапелляционными и лаконичными фразами: например, римский легионер оставил на скале в Сирии надпись «Сирийцы – дурной народ».
Сложнее обстояли дела с Иудеей. Она сравнительно недавно