Поэтому казаки на любую обиду или агрессию достойно отвечали тем же, и это определяло их гордость и воинственность, и как следствие частые и далёкие походы. Казачье войско ходило на татар, турок, ляхов, нанималось на службу купцам для охраны. Часто возвращаясь в родные места, казаки находили лишь пепелище. Городки, станицы разграблены, жители убиты или уведены в рабство. И приходилось начинать все заново. В этих условиях женщина приобретала большую ценность и из походов холостые казаки часто приводили живую добычу – ясырок, турчанок и татарок. Их брали в жены, а отношение к ним всегда было уважительное.
Именно по причине столь неспокойного уклада жизни, и даже некоторой неопределённости в судьбе, у казаков издревле существовал развод. На Дону он производился так же просто, как и женитьба. Если казак, по любым причинам не нуждался больше в супруге, он вёл её на Круг, где произносил: «Друзья! Верные товарищи мои казаки! Я некоторое время имел жену Катерину, она была мне услужливой и верной, но теперь она мне больше не жена, а я ей не муж! Кто из вас её желает, пусть возьмёт в жены. Мне ноне все едино». После таких слов казак снимал свою руку с её плеча, и недавняя супруга становилась чужой женщиной, разведёнкой.
Любой из присутствующих на Кругу казаков, что часто и случалось, мог тут же взять её в жены. Для этого было достаточно только прикрыть женщину полой своего зипуна, снимая, таким образом, стыд развода, и произнести необходимые в подобном случае слова. Если желающего взять разведёнку не находилось, то Круг обязывал бывшего мужа содержать женщину до её следующего брака. Нельзя было разведёнку оставить без средств существования. Главной причиной быстрых разводов было то, что казак уходил в поход, где он мог быть убит или пленён, поэтому не хотел обременять женщину многолетним, а может и вечным, ожиданием. Овдовевшая казачка имела право развестись на Кругу с погибшим или пленённым мужем и тут же выйти за другого, если находился желавший её казак.
– Чего ты батя беспокоишься? – отреагировал Кондратий на угрозу отца, – я впервые влюбился, неужели ты думаешь, что смогу девушку опозорить?
– Могёшь али нет, ет другоя дело, – настаивал атаман, с тревогой поглядывая на сына, – а я должон упредить, коль щаво в башке дурное, то сщитай калека и порки плетьми на Кругу не избежать табе! Да и волноваюсь я, щего ты не по-нашему гутарить-то стал? Щего ента ведьма табя сколдовала-то? Можа порща? Так по прибытии в Раздоры всё одно к бабке Меланьи свожу табя! Негоже у нас гутарить по-москавитски…. Ты жа казак, а не мужик!
– Мне пора, пропусти, я пойду! – заволновался Кондратий, – а говор мой остался таким, как и был, и мне непонятно, с чего ты взял, что я как московит разговариваю?
– Да щего ж ты окаяннай, аль не слышь, щего гутаришь штоль? – удивился атаман, – ухи табе законопатило али дурнем придываешьси?
Атаман вошёл в свою каюту, а минуту спустя открылась дверь той, где поселилась княжна. Кондратий обомлел, увидев девушку. Она была