тебе, сынок, деревце, опускай его с корешками в ямку и держи ровненько. А я засыплю корни землей.
Мальчик торжественно выполнял обряд с папой. Он понимал, что белая береза будет разрастаться во дворе у самой калитки. Здесь они с отцом поставят деревянный квадратный стол и вокруг него соорудят деревянные скамейки. В каждом дворе есть заветное место, где любят собираться все члены семьи. Только под кроной белой березы можно собираться всей семьей, но так же приятно – здесь пребывать в полном одиночестве, обозревая окрестности.
Почему его отец выбрал именно это место у калитки? Было понятно, почему. Даже Хенрикки понял. Это было самое высокое место, отсюда видны все окрестности на много километров вокруг. Даже видна территория Советского Союза. Ох, уж этот Советский Союз! Он казался финнам как бескрайнее море с его огромными территориями. Нет им ни конца, ни края. И люди русские казались финнам даже более суровыми, чем они сами.
Еще недавно с русскими была война. Слава Богу, в семье Хенрикки ни один мужчина не погиб. Но ушел уже из жизни его отец. И матери давно нет на свете. Хенрикки теперь стал хозяином усадьбы. Сколько же лет прошло с того для, когда он посадил свое первое деревце?
Мужчина сидел под зелеными пушистыми ветвями белоствольной березы, на той самой лавочке, которую своими руками сколотил его отец. Он опирался локтями о старенький стол, его взгляд был отсутствующим и почти безжизненным и был устремлен на российскую сторону. Он молчал уже много дней подряд. В душе он понимал, что и говорить ему не с кем, и пожалеть его некому. И вообще, остался он совершенно одиноким, хотя еще и не старым человеком.
Над усадьбой светило солнце, птички еще резвились, но и им не хотелось нарушать покой хозяина, и они расположились в тени ветвей над его головой. Хенрикки с тоской во взгляде поднял голову, посмотрел на птиц. Появилось ощущение, что птички, обычные обитатели его усадьбы где-то порхали в другом месте. А вместо них сейчас были не птицы… Это были его сыновья…
Хенрикки почувствовал ужасную боль в сердце, прижал руку к сердцу, которое билось так сильно, что вздымалась и опускалась грудь. А потом переставало биться, и Хенрикке мысленно прощался с жизнью, обводя в последний раз взглядом дом, скотный двор, птичник и огромный двор. Все здесь было родным и близким. Сердце не подвело, и этот приступ не оказался последним. Сердечко восстанавливало свой ритм, и Хенрикки благодарил Бога за продление его жизни.
Он сидел как изваяние на постаменте, у своей калитки, и его было видно со всех сторон. Только кто его мог увидеть, когда в своей усадьбе остался он да еще эта русская… И она не принесла ему счастья… Очень жаль, что все так сложилось. Он сломал ее жизнь, состарил ее вечными придирками и криками, пустыми капризами… И сам был глубоко несчастен… Охо-хо-хо-хо…
Хенрикки оглядел свою усадьбу. И ему показалось очень странным, что даже солнце, подарившее ему столько много света и тепла, не озарило радостью его дом. И он четко увидел темную тучу,