на горячее картофельное пюре, быстренько все это съела, отодвинула от себя тарелку и сказала:
– А Люси Бартон мемуары написала.
– Что ты сказала? – недопоняла мать, и Пэтти повторила.
– Да, я ее, пожалуй, помню. Они еще в гараже жили, а потом тот старик умер – понятия не имею, кем он им приходился, – и они в дом перебрались.
– В гараже? – удивилась Пэтти. – Так, значит, туда мы с тобой ходили? В гараж?
Мать ненадолго задумалась.
– Не знаю, не могу вспомнить. Помню только, что она очень недорого брала за работу, вот я и пользовалась ее услугами. А шила она, кстати сказать, замечательно и никогда даже лишнего пятицентовика не просила. – Мать снова немного помолчала. – А знаешь, несколько лет назад я Люси по телевизору видела. Знаменитость! Она вроде бы какую-то книгу написала. Теперь в Нью-Йорке живет. Блеск! Трам-пам-пам.
Пэтти глубоко и несколько судорожно вздохнула. А ее мать снова потянулась за капустным салатом. При этом движении халат на ней совсем распахнулся, и Пэтти на мгновенье увидела в вырезе ночной рубашки ее плоскую высохшую грудь. Они посидели еще немного, потом Пэтти встала, убрала со стола и быстренько вымыла посуду.
– Давай-ка проверим, как ты принимаешь лекарства, – предложила она.
Мать лишь пренебрежительно отмахнулась. Тогда Пэтти принесла из ванной комнаты коробочку с несколькими отделениями, в каждом из которых лежала дневная порция материных медикаментов. Ей с первого взгляда стало ясно, что со времени ее последнего визита мать ничего не принимала, и она снова принялась объяснять важность каждого из назначенных средств. Мать сказала: «Ладно, ладно, я приму», и взяла те таблетки, которые протянула ей Пэтти.
– Лекарства необходимо принимать регулярно, – внушала ей Пэтти, – иначе ты инсульт заработаешь. – О том, что некоторые из этих таблеток были якобы призваны замедлить у ее матери развитие старческой деменции, она решила даже не упоминать.
– Да не собираюсь я никакой инсульт зарабатывать! Хрен вам, а не инсульт!
– О’кей. Тогда я, пожалуй, пойду. Но скоро снова к тебе загляну.
– Ты оказалась лучшей, – призналась мать, когда Пэтти уже стояла в дверях. – Жаль только, что ты так располнела от этих «приносящих счастье» таблеток, но ты все еще хорошенькая. Уверена, что тебе уже пора.
И лишь бредя по подъездной дорожке к машине, Пэтти не выдержала и в полный голос простонала:
– О, боже мой!
Солнце село, а когда Пэтти проехала примерно половину пути и успела миновать знакомые ветряки, начала всходить полная луна. В ту ночь, когда умер ее отец, тоже было полнолуние, и каждый раз, видя на небе полную луну, Пэтти думала, что, может, это отец смотрит на нее с небес. Отлепив пальцы от руля, она даже слегка помахала ему и прошептала: «Я люблю тебя, папа». И сразу же вспомнила о Сибби – в ее душе образы отца и мужа до некоторой степени сливались. Они оба сейчас были там, наверху, и оба смотрели на нее, и хотя ей было прекрасно известно, что луна – это сплошные камни и скалы, но