ему, она пряталась. Патрик пробовал работать утром на свежую голову, всё выходило заумно, рационально, банально. Всё это было, миллион раз было. Он пытался творить ночью, одурманенный наркотиком. Наутро в ярости рвал ватманы с полуночным бредом. Всё было дурно, мутно, непонятно. Патрик пытался бросить эту затею, забыть навсегда, но неумолимо возвращался к загадке маски. Он хотел ее, он знал, что рано или поздно разгадает ее. Надо прогуляться, этот город даст то, что нужно. Он быстро собрался и уехал в Венецию.
***
Пилот объявил о снижении. Карлыч стих, Сергей думал о поляке. Как странно – это совершенно другой мир. Какая удача, какая находка этот Карлыч. Сергей прикрыл глаза и вспомнил, как в школе, первом классе, к ним приходил небритый дядька из художественного кружка и звал учиться на художника. А с ним такая интересная штука раскладная, внутри тюбики, баночки, кисточки. И во снах и сейчас запах акрила пьянил и дурманил призрачными надеждами. Отец наотрез отказал, запретил, застыдил. Сергея отдали в кружок радиотехники. Схемы, лампочки, провода, плюсы, минусы, сплошная тоска. Смешил этой фразой девчонок, помогая им решать задачки по физике. А Таня пошла учиться к художнику. В седьмом классе Сергей целый год встречал ее после занятий, провожал домой и втягивал ноздрями с нее запах изостудии. Бережно нёс огромную папку её, внутри красочная акварельная размазня теребила ему сердце. Маленькая ладошка в цветных кляксах и пятнах потела в его руке.
Снижение затянулось, Карлыч сидел, вцепившись в подлокотники. Освещение мерцало, салон подрагивал мощью турбин. Карлыч повернул голову к Сергею и, страдальчески замолкая при очередном уханье воздушных ям, рассказывал дальше.
– Так вот, поляк вернулся к себе и стал ждать от Патрика эскизы. Месяц прошел, другой – ничего. На письма не отвечает, на звонки тоже. Поляк в отчаянии. Днем и ночью мечтает о красной маске. И вот через три месяца приходит сообщение от Патрика с вложенным файлом, и там эскизы. Поляк обрадовался, носится по друзьям, хвастается.
Самолет выпустил шасси, и все смолкли, ожидая в благоговейном смирении посадки самолета. Вдруг стали опять набирать высоту. Ещё кружили над аэропортом, спускаясь и поднимаясь. Сергей смотрел в иллюминатор, под ними чернела вода. Гул турбин нарастал, свет тревожно мигал, упругое давление вжимало тела в кресла, головы в подголовники. Сквозь шум и тряску слышались испуганные вскрики, детский плач. Нарастающий вой и скрежет скорости оглушили Сергея, что-то не так, не так, как всегда, не так садятся самолеты, не так трясётся пузо Карлыча, не так давит напряжение на глаза, не так сжимается горло, не так холодеют руки, не так.
Кажется, приземлились. Всё вокруг враз оживилось, заерзало, забубнило, зазвонило. Карлыч подскочил, стал заботливо вытаскивать свои вещи с верхней полки, деловито, пихаясь локтями, выкладывал на свое кресло. Сергей сидел, ждал. Ему нравилась