соединить…»
Я стою опустив голову. Желтая, с седыми волосками гусеница ползет снизу по моим брюкам, прямо по стрелке. Вот ведь глупая, выбрала дорогу… А как вообще выбирают дорогу? Мы сами ее выбираем или судьба?
«Ты сам выбрал… И огонек разгорелся – значит, правильно».
«Огонек мог и не знать, куда я поверну от камня. Просто подсказал: иди и выбирай…»
«Вот я и выбираю… Может, все-таки пойти окунуться?»
«Ох, не надо…»
«Ага… «Не пей, Ванечка, из копытца, в козленочка превратишься…» А может, в этом и есть главный смысл: превратиться в козленочка и прыгать бездумно и радостно…»
«А как же разгадка Горы? А Книга?.. А Тетрадь?..»
«Ничего этого нет, – насупленно говорю я себе. – По крайней мере, Тетради…»
«Как знать… А главное, наверняка есть Причал. И там ты все равно вернешься к морю…»
«Если дойду», – вздыхаю я про себя. Сухим стеблем сбрасываю гусеницу. Иду, сутулясь, к бетонному капониру на обрыве. Это остатки береговых укреплений времен последней войны. Полуоткрытая ржавая дверь вросла в кремнистую землю. Я протискиваюсь в полумрак, в запах сырого бетона и железа. Прикрываю ладонью глаза. Сейчас я опущу руку и окажусь на старом месте: в разрушенном особняке.
Так и есть. Рваные обои, битое стекло. Но за окном – как награда и обещание радости – ветка яблони, вся опушенная цветами. А в ладонях еще хранится тепло огонька. И я вдруг вспоминаю (я всегда это знал, но почему-то в последнее время выпало из памяти), что есть простое и верное начало пути.
Надо на трамвае доехать до Центрального рынка, там сесть на другой трамвай – старую, дребезжащую «тройку» – и через десять минут окажешься у кольца. Там тихо, между шпалами растут осот и подорожники. От этого кольца отходят несколько пригородных веток – на озеро, на электростанцию, на садовые участки. А есть еще одна – по ней трамваи давно не ездят, рельсы заржавели. По этой ветке надо пойти пешком, и скоро… скоро будет то, о чем знают немногие. А может быть, никто не знает, кроме меня!
5. Поезд «Пилигрим»
По ветке с поржавевшими рельсами я шагал минут пятнадцать. Она тянулась между серых кривых заборов, за которыми, как и в городе, густо белел яблоневый цвет. Потом заборы разошлись. Слева оказался луг, а справа – заросшее болотце. А рельсы сделались блестящими. У края полотна я увидел шест с прибитой фанеркой, на ней чернели буквы:
Не было ни навеса, ни скамейки. Я сел на валявшийся в траве рассохшийся бочонок. Из бочонка неторопливо вышла серая, размером с голубя птичка – с хохолком и на высоких ножках. Посмотрела очень умно: «Ждешь? Ну, жди, жди…» – словно что-то про меня знала.
– Кис-кис, иди сюда, – сказал я, хотя это было глупо. Лучше бы уж «цып-цып». Но птичка не удивилась и не обиделась. Превратилась в серого котенка. Я тоже почему-то не удивился. Хотел дотянуться и погладить, но котенок шмыгнул в траву. Наверно, испугался гула рельсов и пыхтенья. Из-за кустов показались старинного вида желто-красные вагончики.
Это