все это?
– Я буду ждать на улице, – сказал Крупенский. – Зайдешь к ней – и… тихо! Тихо и быстро. Понял?
– Да она ничего… – вяло возразил Раабен. – Не надо, а? – Он начал бледнеть, губы у него запрыгали.
– Ступай! – Крупенский направился к выходу.
Когда спускался по лестнице, откуда-то сверху донесся слабый приглушенный вскрик, и Крупенский подумал, что, наверное, Раабен повалил Матильду и накрыл ей лицо подушкой. «Сквозь подушку он ее не добьет, – шевельнулось в голове. – Надо было сначала рукояткой нагана, а уж потом подушку на лицо, а сверху буфет. Тогда, как говорят блатные, „верняк“».
Он вышел на улицу. Из церкви тащились прихожане, он услышал раскатистый бас протодьякона: «Ныне и присно и во веки веко-ов». Нервно потирая руки, из парадного выскочил Раабен.
– Что? – спросил Крупенский.
– Я ей говорю: «Перчатки на подоконнике забыл»…
– Излагайте только суть дела, – отчеканил Крупенский.
– Ну, она повернулась… я наганом, потом подушку на лицо, сверху буфет повалил. Не пискнула.
– Еще бы… Крикнула?
– Да-а, – сознался Раабен. – Когда ударил – крикнула. Не рассчитал, слабо ударил.
– Всё, пошли отсюда.
Крупенский взял Раабена под руку и повел.
– У меня документы надежные и связь в гостинице «Боярский двор». Но вместе нам туда нельзя. У вас кто-нибудь есть в городе?
– Никого.
– Тогда идите к любой церкви, к любой часовне. Там всегда полно старух. Приклейтесь к какой-нибудь. Московские это любят – странников принимать. Устроитесь, придете ко мне, в гостиницу. Там служитель есть, Петром зовут, он все сделает. И будьте осторожны. Если что, меня за собой потянете.
– Не потяну, – перебил Раабен. – У меня в воротничке – циан.
Их уже начали разыскивать. Проводник сообщил приметы в милицию. Но они не знали об этом. До Малой Дмитровки они успели добраться в ранний час и не обратили на себя внимания. Теперь же они решили идти порознь: Крупенский направился в Китай-город, Раабен – к Страстному монастырю. Но сочувствующих старушек у монастыря не оказалось, и Раабен, покрутившись у входа, решил идти на Красную площадь, к Иверской часовне. Было восемь часов утра…
Сергей Марин пришел на службу в девять часов утра и по устоявшейся привычке заглянул в дежурную часть. Новостей, которые могли бы его заинтересовать, не было, и он повернулся, чтобы уйти, но в это время зазвонил один из многочисленных телефонов на столе у дежурного.
– Какой еще священник? – раздраженно заорал дежурный в трубку. – Да нам-то что? Вы там трехнулись от подозрительности. Да понял, понял я: умер поп, и хороните его. Без нас! – Он что-то записал и швырнул трубку на рычаг. – Докатились, – сказал он, встретив удивленный взгляд Марина, – просят придать, осмотреть дом и вещи покойного. Поп, понимать, дуба дал. Пользовался у крестьян авторитетом, боятся: нет ли здесь чего. В Воронцове, пятнадцать верст киселя хлебать, а зачем?
– В Воронцове? – медленно повторил Марин. – А как фамилия священника?
– Отец