катастрофы». Красиво и доходчиво – сразу ясно, что дела пошли из рук вон. И я бы тоже хотел так сказать, но буду не прав. Сердце тоскливо сжалось у меня полчаса назад, когда Вовка упал перед избушкой, сраженный очередью автомата СС. Фашисты здесь ни при чем: СС – «погоняло» одного из телохранителей Марата. Этот обалдуй носил на шее красочную цветную татуировку: две молнии на фоне двух переплетенных латинских С – тяжкое наследие «малолетки»…[2] Да, сердце у меня давно сжалось и окаменело от горя. Теперь сжимается анус. Он, многострадальный, живо реагирует на разнообразные мерзопакости и, как чувствительный датчик, сигнализирует остальному организму – пора все бросать к чертовой матери и сматываться как можно быстрее. Я своему датчику доверяю и, как правило, поступаю в таких случаях адекватно: ноги в руки и – ходу. Но сейчас, увы, исключение из правил: бежать некуда – я окружен. Пока сидел тут, от нечего делать определил примерный численный состав противника, потому что приучен: как бы не сложилась ситуация, анализируй, прорабатывай варианты, сопоставляй свои и вражьи силы и средства – может, пригодится. Так вот, на данный момент мы имеем около трех с небольшим десятков «быков» – практически вся группировка Марата, – которые довольно грамотно расположились по опушке леса, что с трех сторон подступает к заброшенному стрельбищу войсковой части 3710. С четвертой стороны – открытое стрельбищное поле, ровное как стол. Если смотреть из дверного проема, метрах в тридцати видна полуразрушенная траншея, убегающая изломистой лентой к горизонту, – в прежние времена она использовалась стрельбищными техниками для безопасного выдвижения к мишенной обстановке. Будь дело летом, я обязательно попробовал бы на одном дыхании преодолеть эти тридцать метров и, отстреливаясь, смылся бы по траншее, оставив маратовских «быков» с носом. Но в настоящий момент, напомню, на дворе имеет место конец ноября, накануне выпал снег, затем растаял, а оттепель длится уже неделю. Калине понадобилось минут пять, чтобы добраться по жирной грязи от джипа до того места, где я его остановил душераздирающим окриком, – в общей сложности около пятидесяти метров. Я перевожу взгляд на побелевшую от древности зиловскую покрышку, которая валяется в хибаре. Глупо ухмыляюсь, ловя себя на идиотской мысли: если сильно постараться, можно свернуться калачиком внутри покрышки и таким вот образом прокатиться – по грязи она поедет вполне резво, благо хибара стоит на небольшом пригорке. Тридцать метров до траншеи – раз плюнуть. Но увы, чтобы эта дурацкая покрышка поскакала с пригорка, ей нужно придать приличный импульс. А некому – тут, кроме меня, все трупы. Так что оставим этот идиотский проект – нечего душу травить. Остается единственный шанс – попытаться осуществить тот план, который мое многократно битое аналитическое приспособление родило в процессе переговоров с Калиной. План абсурдный и со всех сторон в высшей степени нежизнеспособный. Но другого нет, увы. Так что – копаем дальше, не забывая вслушиваться в зловещую тишину и через каждые двадцать
