нормальных людей они выветриваются, – произнес я многозначительно. – А у меня гвоздь в мозгах застрял. Возможно, он сновидения к себе магнитом притягивает.
– Возможно, возможно, – задумчиво повторил Иван Сидорович. – Сон, знаете ли, явление весьма загадочное. Относительно его природы существует множество гипотез. Но истина пока не установлена.
– Кто же вам мешает ее установить? Действуйте. Нобелевку получите.
– Совет дельный. Вот если бы вы мне еще и помогли… – Трудно было понять, шутит он или говорит серьезно.
– Много вам проку от калеки.
– Не скажите… Так, значит, на этой Солнечной улице вы прежде никогда не бывали?
– Даже не знаю, где это.
– Тогда на сегодня, пожалуй, и хватит, – прежде чем встать, он уперся руками в колени. – Я тут распорядился телевизор в вашу палату поставить. Если хотите, медсестра книжки почитает. Вы какие больше любите? Поэзию?
– Нет, эссеистику. Что-нибудь из Карлейля или Монтеня… А за что такая честь?
– Потом узнаете… Время у нас еще будет. А мысли о самоубийстве советую из головы выбросить. Теперь я сам буду вами заниматься. Если на ноги и не поставлю, то к активной жизни обязательно верну. Президент Рузвельт полжизни в инвалидном кресле провел, зато, неслыханное дело, на четыре срока подряд избирался. Главное, не падать духом.
– И за чей же счет, интересно, я буду существовать? – Фраза братца о центнере мотыля, необходимого на мое содержание, не шла из головы. – За ваш?
– Пока за счет науки, – ответил Иван Сидорович. – А впоследствии, в чем я почти уверен, вы и сам научитесь зарабатывать.
Едва только дверь за психиатром Котярой закрылась, как ко мне заявилась медсестра Нюра.
– Что этот бегемот хотел от тебя? – осведомилась она тоном ревнивой жены.
– Сказал, чтобы все вы ублажали меня. Телевизор сюда поставили. Книжки читали.
– Про эти новости я уже знаю. А что еще?
– А еще медсестры должны беспрекословно исполнять все мои пожелания. Ну-ка быстренько изобрази стриптиз!
– Я не против. Только за белье стыдно. Вторые сутки без смены. Взмокла вся, как сучка.
– Это меняет дело, – сразу согласился я, тем более что великовозрастная Нюра не привлекала меня ни в одетом, ни в голом виде.
– Я вот что хочу тебе сказать, – она подошла поближе. – Ты, Олежек, с этим бегемотом не связывайся. Он не лечить тебя будет, а опыты над тобой ставить. Как над морской свинкой.
– С чего ты это взяла?
– С того! Лечат врачи. Ординаторы. А он, заметь, профессор. У него амбиций выше нашей крыши. Болезнь Альцгеймера есть. Болезнь Боткина есть. А болезни Котяры нет. Вот он и мечется по клиникам, отыскивая для себя какой-нибудь уникальный случай. А потом раскручивать его будет. Не ты первый, не ты последний.
– Так я, значит, уникальный случай?
– Ему виднее.
– Вот подвезло так подвезло! Гвоздь из моей башки потом, наверное, в музее выставят. Вместе с дырявой черепушкой.
– Не