на его опухшие соски. При сдавливании их он чувствовал небольшую боль. Мне показалось, что при всем его внешнем, казалось бы, легкомысленном флирте с женщинами, он вел довольно аскетическую жизнь. То, что он давно не имел никаких половых контактов, для меня стало ясно как божий день.
– Как у вас с сексуальной жизнью? Мне кажется, что её у вас нет, – сказала я ему.
Он сконфузился слегка, но сразу отшутился:
– Выкиньте эти мысли из головы, все нормально, и эрекция есть, и выходит хорошо, и обратно не сложно.
– Так вот, чтоб обратно несложным было всегда, нужно иметь регулярную половую жизнь, а не изображать донжуана. Вы еще красивый, хоть и седой мужчина. Рано завязывать. Иначе придется действительно положить в женскую палату и выписать справку с разрешением ходить только в женскую баню.
Я дала ему еще несколько советов относительно серьезности его симптомов и через день объявила об операции. Он от неожиданности скорой операции не знал, как отреагировать. Согласившись с моим решением, с благодарностью удалился, назвав меня, как положено, по имени и отчеству.
Однако в день операции, когда он уже лежал на операционном столе под наркозом, он, как в бреду, при ощущении обострения боли повторял: «Ксюша, Ксюша, Ксюша – юбочка из плюша». Когда же мы его просили смотреть на ноги, он отвечал, что не видит ни своих, ни наших ног. «О, если б я погладил их, то чувство боли сразу потерял. Красота для меня как наркотик. При её ощущении у меня и ноги раздвигаются, и глаза разбегаются».
– Нет, вы посмотрите, какой больной, несет всякую ерунду и лицевой наркоз не берет, – прошептала ассистентка.
Под ножом он вел себя неспокойно и при слабом ощущении боли напрягался или неудачно шутил. Так, видимо, он пытался заставить себя не думать о боли, но это мешало спокойно вести операцию. Мне приходилось его успокаивать и постоянно что-то говорить или отвечать на его несуразные вопросы.
– Милый мой, терпите, вы же мужчина, – шептала я ему обычное утешение, – и уже в его духе пытаясь его отвлечь и успокоить, даже заметила: – А ноги вам лучше сжимать, а не раздвигать, вы не дама. У каждого врача свой подход к пациенту и ничего необычного, как мне казалось, я не говорила. Однако он, похоже, воспринял моё обращение по-своему, хотя все равно и это слабо действовало на него. Обращаясь к своей напарнице, пожаловалась, что мне всегда попадаются неудачные пациенты, у других больные на зависть ведут себя более спокойно. Он, слыша наши разговоры, соглашался со мной, подтверждая тем, что с детства был чувствительной натурой, не любил ни уколов, ни шприцев, ни тем более ножей и не способен лежать дохлой кобылой ни под ножом, ни в любовной постели.
Призывая его к спокойствию, терпению и расслаблению, я не уставала напоминать ему, что он является представителем мужчин, и хвалила его, когда он расслаблялся. Моя напарница, наоборот, требовала жестко выполнять мои просьбы и указания, а порой просто заставляла его замолчать и не моргать, так как это мешало работе. Когда операция закончилась,