не видал, не помню, не было его, не было, откуда он взялся, что за ним – ни черта не знаю, поглядеть надоть, выбраться, поглядеть.
– А если он огромный, как море, если из него не выбраться, никогда не выбраться?!.
– Не может быть. Какой-то конец есть.
– Где?
– Не знаю.
– Где?!.
– Хорош болтать!.. – глаза старика сверкнули сердито, – к дому, так к дому. Пошли!
Иван заторопился, задвигался бойко, суетливо, Николай знал, что надолго не хватит, шел за ним, думал. «Что если он, старый, дороги не найдет, что, если он в самом деле не знает, куда идти, где он, его дом, если россказни о его прежней таежной жизни – пустая болтовня, красивая ложь, что, если, польстясь на деньги, попер он в тайгу знакомой дорогой, в надежде, что прогуляются они туда-сюда, что наниматель его городской, несмышленый не поймет ничего, не разберет, устанет, утомится, домой запросится, захнычет – тут они домой и вернутся, и все, дело сделано, нет никого в лесу, сам видел, нету, пустой лес, пустой, денежки пожалуйте, де-енежки!.. Что, если пошел прогуляться, старенький, да и заблудился, сам заблудился, напрочь, насовсем – что тогда? Да ведь он и сказал, что заблудился, сказал, часа два-три тому сказал, прямо сказал.
Сказал.
А что, толку-то что?! Как выбираться-то? Выбираться надо, выходить как-нибудь, не подыхать же здесь, в горелом лесу!..»
– Выйдем!.. Выйдем, помяни мое слово!..
– Ладно.
– Вот те крест!
– Не клянись…
Шли долго, лес, лес, всюду лес, один и тот же, ни конца, ни края.
– Сдохнем здесь!..
– Не сдохнем. – Старик остановился, вскинул голову, прикрывая глаза рукой, долго глядел на солнце сквозь едва разомкнутые пальцы, – не пойму я, куда оно идет, не понимаю! И час, и два – все на месте стоит, не движется будто, а не может не двигаться, не может!..
– Не ори.
Земля, засыпанная трухой, выровнялась, теперь не было намека на какую-нибудь высоту, которой искал старик, теперь они шли, только потому, что понимали – надо идти, шли куда-нибудь, неизвестно куда. Впереди шел Николай, старик плелся сзади, усталость наваливалась на обоих, усталость, которой недавно не было следа, теперь ложилась на плечи свинцом. Так шли час, может быть, больше, впереди замаячили кусты, полный живой, темной зелени овраг будто распахивался им навстречу – путники переглянулись, Николай собрался было шагнуть в кусты.
– Стой. Не лезь, а вдруг там круто, не выбересся потом. – Старик пошел по краю, по краю, – в толк не возьму, уж не тот ли это овраг, от которого ушли мы пару часов?..
Старик не договорил, замер, встал, машинально отирая рот, Николай приблизился, заглянул в овраг – на небольшой глубине, метрах в двух с половиною, в яркой зелени трав, никак не вязавшейся с окружающим мертвым лесом, в странных, причудливых позах лежали трое низкорослых мужчин, трое из тех, которых видел он позавчера. Все они были мертвы, у всех троих отсутствовали головы.
– Мирные, говоришь?.. – Николай взглянул на старика.
– Что ты от меня хочешь, – взмолился старик, – старый я, старый, на восьмом десятке, не знаю, ничо не знаю.
– Не верю.
– Правильно.
– Не верю я.
– Не верь.
– Знал, ты, знал про этих, все знал. Не мог не знать.
– Чо