кто? – спросил наконец столь резко, словно пальцем под ребро ткнул.
– Я? – испугался Стесняев.
– Да, вот ты.
– Рази не изволите знать меня, Тимофей Акимыч?
– Не изволю всех в городе знать.
– При акцизе состою, четырнадцатого класса чиновник…
Горкушин подумал о чем-то, шевеля плоскими пальцами.
– А в первом-то классе кто по «Табели о рангах»?
– Великий канцлер империи! – пояснил Стесняев.
– Ну а ты, мозгляк, еще в четырнадцатом шевелишься?
– Шевелюсь.
– Далеко тебе, чай, до канцлера? – подмигнул ему Горкушин.
– У-у-у-у, – провыл Стесняев, закрывая глаза.
– Ну, вот, – придержал его старик. – Хочешь, предреку тебе? Так и сдохнешь в состоянии мизерном. А в канцлерах тебе не бывать…
Горкушин достал бутыль с пахучим ромом норвежским, рука его вздрагивала, когда разливал по стаканам:
– Пей!
– Благодарствую на угощении. Не потребляю-с.
– Врешь! – не поверил купец, кося кровавым глазом.
– Вот свят! – скоренько покрестился Стесняев. – Ежели што, так у начальства обо мне спросите.
– Все пьют, – глухо буркнул Горкушин. – Потому как место здесь нехорошее… гиблое. Одно слово – тайбола! [3]
И, пожевав тонкими злыми губами, Горкушин сам выпил. Кашлянул густо, глянул просветленно:
– Видал?… Видал, говорю, как тушили? Пока сам исправник не прибежал, никто и ведра в руки не взял – рады, что богатый человек горит. А ты – молодец: бескорыстен ты! – И, помолчав, затем Горкушин добавил: – И глуп ты, наверное. Иначе зачем же так за чужое-то добро в полымя бросаться?… А ты и вправду не пьешь или привираешь?
Стесняев объяснил ему свое трезвое житие:
– Для прилику, ежели в гостях… А так – ни-ни!
– Шабаш тогда! – И купец прихлопнул пробку в бутыли. – Мне трезвый конторщик нужен… Ша! – властно остановил он Стесняева. – Место у меня хорошее, не воруй только.
– Да я… Фейкимыч, позвольте…
– Что?
– Заметить хочу…
– Заметь!
– Начальство дорожит мною.
– Так.
– А посему…
– Что посему? Не так-то уж и дорог ты с потрохами вместе. Однако – прав: без деньги и чирей не вскочит.
– Это верно, – засветился лицом Стесняев. – Где уж ему без денег вскочить? А человеку – тем более… Только никак не могу цареву службу оставить.
– Эх, дурак… ну и дурак! – загрохотал Горкушин. – Ты, балбесина, на царской службе состоя, царя никогда не повидаешь. На моей же службе меня ежечасно во плоти узришь… Сколько тебе царь жалованья-то кидает сверху? Ну-ка, сознайся…
– Все шесть рублей, – сознался Стесняев.
– Ха! А я тебе четвертной в месяц кладу. Что, мало? Ежели в омморок падать станешь сейчас от радости, так вот – лавка слева. Кидайся на нее сразу.
………………………………………………………………………………………
Когда