столь важной вещи валяться и ржаветь в течение тысячи лет на дне реки?
Я поглядел на пустой карман. В голове у меня вертелись слова норн, которые я с удовольствием предпочел бы забыть.
Харбингер Волка… Я наконец вспомнил, кто такой этот Харбингер. Предвестник, который сигнализирует о приближении могущественной силы. Ну, как привратник, объявляющий о выходе президента страны. Или как красное небо предупреждает, что быть урагану. Но я не хотел быть предвестником волка. И без того навидался этих зверюг на всю оставшуюся жизнь. Предпочту предвещать мороженое или фалафель.
Выбор сделан был неправильно тобой…
Не поздновато ли признавать ошибочку, если я уже все равно угодил в эти долбаные эйнхерии? Имя мое написано на двери, и ключ от мини-бара мне выдали.
Был убит не для Вальгаллы тот герой…
Эта строка мне нравилась больше. Она вполне могла означать, что я сумею отсюда выбраться. Как, впрочем, и то, что таны меня испарят вспышкой света или скормят своей волшебной козе.
Девять дней к востоку солнце пролетит,
Связан зверь, но летний меч освободит.
Вот что меня и тревожило больше всего. Когда я последний раз проверял, солнце по-прежнему двигалось с востока на запад. Но вдруг и впрямь повернет в обратном направлении? Кто этот зверь? Волк. Готов об заклад побиться. Вечно только проклятый волк! Если меч должен освободить его, лучше пускай остается потерянным.
Меня мучило смутное воспоминание. Связанный волк. Я взглянул на детскую книжку мифов. Мне на какой-то миг захотелось поднять ее с пола и вновь полистать, но я и так уже был достаточно выведен из себя.
«Ты должен найти меч. Ты должен остановить их», – сказала мне Сэм.
Стоило мне подумать о ней, на душе становилось скверно. Да, я по-прежнему на нее злился за то, что она затащила меня сюда. Тем более если вообще по ошибке. Но мне совершенно не нравилось, что ее вышибли из валькирий из-за подредактированного видео, которое выставляло меня абсолютным болваном. (Ну ладно, скромнее: чуть большим болваном, чем я был обычно.)
Мне вдруг расхотелось о чем-либо думать, и я счел за лучшее лечь и поспать, хоть пока и не чувствовал никакой усталости. Наверное, у меня сработало чувство самосохранения, оберегавшее от перегрева мозги.
Кровать показалась мне слишком мягкой. Я перебрался в атриум и лег на траву, уставясь на небо и звезды, видневшиеся в ажуре ветвей и листвы.
В итоге сон все же меня сморил.
Я проснулся от двух резких звуков: громко хрустнула ветка, и кто-то выругался.
Небо над моей головой уже стало серым, как перед рассветом. Несколько листьев, кружась, приземлились рядом со мной на траву. Ветки качались, словно по ним пронесся кто-то тяжелый.
Я замер, глядя и слушая. Ничего. Мне что, эти треск и голос почудились?
Под входную дверь с тихим шуршанием проскользнул листик бумаги. Я поднялся и побрел на ватных спросонья ногах в переднюю.
Вдруг