мне симпатизировал, потому что мне понравилась его картина «Море, на котором меня никогда не будет». Она была реалистично-красивой и одновременно авангардно-умной. Конечно, я, как и Катя, поющая на португальском, сказал вам «авангардно» просто чтобы выебнуться. Это мне отвратительно, но я ничего не могу с этим поделать, оно вырывается само. К слову о отвратительном. На соседнем со мной кресле сидела Евгения Румянцева – миловидная женщина средних лет, написавшая какой-то роман про борьбу девочки-подростка с окружающим миром. И ладно бы она боролась просто от того, что ее не понимают, а внутренние противоречия не дают с этим смириться. Нет, дело в том, что она – инопланетянка! Или волшебница. Или мутант? Не помню. Главное, что она – особенная. И она может заставить своего читателя почувствовать собственную особенность или хотя бы причастность к ней, добиваясь этого путем постоянного принижения второстепенных персонажей относительно персонажа главного и о с о б е н н о г о. Ее второстепенные персонажи это бездумные и механические болванчики в рамках выдуманного мира, созданные только для того, чтобы подчеркивать героя\восхищаться им, оставляя в подарок читателю сладкое чувство социального признания и успеха. Хоть и спроецированного. Ну вроде как делают Докторы Ватсоны для Шерлока Холмса или Роны Уизли для Гарри Поттера. И никогда подобные произведения не имеют под собой ничего кроме красивой истории и ощущения сладкой особенности, но очень хорошо продаются, поэтому их становится все больше и больше, а содержательная прослойка пласта культуры сокращается и сокращается. Вроде бы получается, что ничего плохого в этом и нет, но нет же и ничего хорошего. Так выходит очень много движения, денег и шума вокруг всякого отсутствия движения. Странно. Неприятно.
Целый ряд был занят уникально-оригинальными стихотворцами из общества мертвых поэтов с пабликами вконтакте и никнеймами вроде Коленский, Тленский, Тасотский или просто набором из нескольких слов, что никак не связаны между собой. Они пишут о любви и отсутствии вкуса к жизни, потом через одно накладывают их на бесплатные биты и выкладывают на радость своим фанаткам. К моему недавнему удивлению, многочисленным.
Вдоль сцены прошел усатый ведущий Георгий, споткнувшись о ноги Колесникова и совсем не литературно выругавшись. Когда он поднялся на сцену, оглянул зал, одернул бабочку на шее, прочистил горло и закатал рукава, началось действо. Выключили свет, высветили прожектором колесо фортуны, с которого г-н ведущий ловко сдернул покрывало и заиграла задорная музыка, перекрывающая треск стрелки крутящегося колеса.
Свет включился, послышался гул разочарованных вздохов и редкие крики радости. Я устремился к выходу на дворцовую площадь и закурил. Я обычно не курю, но на случай «когда очень захочется» у меня лежит пачка в рюкзаке. Сейчас подожду пока желтую горизонтальную полосу, изображенную на холсте Колесникова