не представлял, что может случиться, пока мы в студии, – говорил позже Голдинг, – и ему не хотелось, чтобы кто-то из присутствующих испортил его радиопередачу»[279]. В конце концов Хадсон доверился Лукасу и съемочной группе, даже согласился поучаствовать в шутливом ролике: он должен быть выйти из машины в сопровождении грозных телохранителей, которых сыграли Лукас и Голдинг, скопировав стиль камео Хичкока. В свободное от Хадсона время Лукас снимал фальшивые рекламные ролики, от которых разило юмором журнала «Мэд» и еще более отчетливым душком «травки»: среди них была реклама автомобиля «Камаро», который оказывался носорогом, и реклама бананов, которые можно курить, – в последней Милиус сыграл мексиканского bandito с самодовольной ухмылкой.
Все участники получили хороший опыт. «Это был настоящий кинематограф, – вспоминал Голдинг. – Мы чудесно сработались и очень открыто воспринимали идеи друг друга»[280]. Милиус тоже всегда считал «Императора» одним из фирменных фильмов Лукаса: «Уже тогда он был великолепным художником. Он рассматривал все прежде всего визуально… с точным пониманием того, что хочет достичь. И, знаете, делал очень необычные вещи»[281]. Один из самых необычных и диссонансных моментов «Императора» наступает в середине фильма, когда внезапно начинаются титры. На самом деле это была фальшивка, направленная против преподавателей-запретителей, но зрителям показалось, будто Лукас поддался требованиям ограничить фильм десятью минутами. На первом показе фильма, как вспоминал Голдинг, «по залу прокатилась волна разочарованных возгласов, потому что все знали… о наших сражениях с киношколой по поводу этого фильма – и вот теперь все решили, что мы прогнулись под школьные требования». Когда аудитория поняла, что фильм будет идти еще двенадцать минут после титров, она взорвалась от радости. «Каждая минута фильма после этих титров, – хитро ухмыляясь, рассказывал Голдинг, – была нашей осознанной атакой на систему»[282]. Лукас с глубоким удовлетворением купался в аплодисментах. Он оказался прав. Опять.
Той весной Марша переехала к Лукасу в дом на холме на Портола-драйв. Друзья задумчиво почесывали макушки; они казались столь непохожими. Но и Лукас, и Марша считали, что как раз поэтому идеально подходят друг другу. «Мне всегда казалось, что я оптимистка, потому что я экстраверт, и я всегда думала, что Джордж больше интроверт, тихий и пессимистичный», – рассказывала Марша. Лукас, как обычно, говорил загадками: «Мы с Маршей очень разные, но в то же время мы очень похожи». Если расспросы продолжались, он с неохотой признавал: ему нравится, что она каждый вечер готовит ужин. Увидев их вместе, родители Лукаса по относительной легкости, с которой он вел себя рядом с ней, смогли сказать, что она – та самая. Это убеждение укрепилось среди членов семьи, когда Лукас признался зятю, что «Марша – единственный человек, из-за которого я могу накричать на других»[283]. Для сдержанного Лукаса это было действительно серьезное заявление.
Вскоре