а как же.
– Когда ты вернешься? – спросила Сабрина.
– Скоро, Sipara.
Сестра нахмурилась. Ей не нравилось, когда он называл ее эфиопским именем.
– Как скоро? – не унималась она.
– Скоро, – повторил он. – Хотите, чтобы я вам что-нибудь привез?
– Можно одно из этих белых платьев? – попросила я. Я видела подобные на женщинах в ресторанах и на фотографиях кузин. Красивые, тонкие, белые и с нежной вышивкой. Мне очень хотелось такое.
– Хабеши? – улыбнулся он. – Обещаю. – Затем посмотрел на Сабрину. – Хочешь, тебе тоже привезу?
– Нет, спасибо.
Мы поели, и он поднялся, чтобы отправиться в путь. В его глазах стояли слезы, когда он обнимал меня и пел, но не песни Билли Холидей или Нины Симон, которые мы исполняли вместе, а «Tschay Hailu» – ритмичную колыбельную, которую он пел мне каждый вечер. «Eshururururu, eshururururu, ye binyea enate tolo neyelete dabowen baheya wetetune beguya yezeshelet neye yezeshelet neye».
– Пой вместе со мной, Freaulai, – попросил он, и я запела.
Когда песня закончилась, он посмотрел на меня на расстоянии вытянутых рук, по его лицу текли слезы.
– Обещай, что никогда не перестанешь петь.
И я, как всегда, сказала «обещаю».
Он вытер лицо, взял чемодан, футляр и ушел. Я выбежала за ним в коридор.
– Не забудь про белое платье, – крикнула я.
Но он исчез.
Бабушка умерла через пять недель. Я плакала, но не от грусти, а из-за того, что папа останется на похороны и уладить ее дела. Прошедших недель мне и так хватило с лихвой. Без него семья напоминала стул с тремя ножками.
– Сколько еще? – спросила я сквозь треск телефонной линии, на тот момент его не было уже два месяца.
– Осталось недолго, – ответил он.
– Ты не забудешь про белое платье?
– Не забуду.
Я повесила трубку. Сабрина стояла рядом. Она поговорила с ним всего несколько минут, односложно отвечая «да» или «нет». Она как будто совсем по нему не скучала. Хотя с чего ей скучать? Она была маминой дочкой, а мама была рядом.
Скрестив руки на груди, Сабрина смотрела на меня с тем же выражением лица, с каким указывала на мои недостатки.
– Ты же знаешь, что он не вернется?
– В смысле?
– Он теперь дома. И не захочет возвращаться.
– Но мы здесь.
– Мама все равно собиралась его выгнать, – ответила Сабрина. – Думаешь, он вернется только ради тебя?
– Ты просто злишься.
Она посмотрела мне в глаза. Ей было четырнадцать, но от одного ее взгляда вздрагивали даже взрослые.
– Фрейя, он забрал с собой трубу. Зачем ему забирать ее, если он вернется?
– Наверное, хотел сыграть Аятэ, – предположила я.
– Он не вернется, – отрезала Сабрина.
– Нет, вернется! – закричала я на нее. – Ты просто завидуешь, потому что меня он любит больше. Потому что я умею петь. Он вернется!
Она даже не разозлилась. Лишь с жалостью взглянула на меня. Потому что знала. Сабрина всегда знала.
– Нет,