наш приятель. Он мог свалиться с большой высоты.
– Спускайся обратно! – сдавленно крикнул я. Меня схватила за руку Танька.
– Нельзя кричать, криком ты его спугнёшь – сказала она, сама замирая и сжимая мою руку.
А труба, хоть и не ржавая, закреплена была плохо и всё могло плохо кончиться.
Но Толяба вскоре был уже на уровне четвёртого, оставалось перебраться с трубы на окно, на подоконник, что было самое сложное, труба скрипела в уключинах-креплениях. Сами того не замечая, мы стояли с «открытыми ртами» и, затаясь от волнения, смотрели за смельчаком.
Толик подтянулся, наконец, и повис ногами наружу на форточке, – как он там спустился головой вперёд мы уже не видели. А Танька убежала впереди всех к себе домой. Я бегом за ней. То, что я увидел в квартире, было невероятно: Толяба лежал ничком на полу, уткнувшись лицом в Танькины колени, и судорожно рыдал. А она гладила его волосы рукой и тоже плакала, только беззвучно. Я стоял с минуту остолбенев и не знал, как себя вести.
– Закрой дверь, почти шепотом сказала мне Танька, – что я быстро исполнил. – Ничего… сейчас пройдёт… – сказал Толяба, виновато улыбнувшись сквозь слёзы. Это чтобы никто не видел. Потом мы так и договорились – никому не рассказывать ничего….
Мы приняли меры (предупредили всех), чтобы взрослые об этом происшествии не узнали. Но весь двор видел, и отец Толика как-то узнал. Он вышел к нам во двор и стал расспрашивать, как было дело… Мы рассказали очень сбивчиво…. Потом отец Толика подошёл к трубе, потрогал её рукой, посмотрел вверх, покачал головой и направился к Толику, который стоял в стороне опустив голову. «Ну, начинается», – подумал я, и сердце зашлось тогда болью за Толябу. Но отец поступил совершенно неожиданно, он обнял Толика за плечи, и сказал:
– Молодец, парень… характер у тебя мой…. Это хорошо. Но больше по трубам не лазить! Понял? —
– Понял, – тихо сказал Толяба.
____________________________
…А в школе в тот год все ребята поступили в пионеры – все сразу, почти все были одногодки в нашем дворе, я так думаю. Малышня, конечно, тоже была, но она выпадала из поля зрения, на них просто не обращали внимания, матери и бабушки занимались малышнёй. А старших почему-то в нашем дворе не было. Может быть они уходили в другие дворы….
Однако, для пионерского отряда из старых местных жителей окраинного района города, (частый сектор и дома-бараки – деревянные двухэтажки, ещё оставались в районе, а «панельки», с квадратными дворами между ними, были новые и «пришлыми» заполненные) – прибытие нашего пополнения явилось радостным весьма сомнительного свойства. Мы принесли с собой «буйную вольницу» дворовых привычек. Но из вожатых старшеклассников, учеников девятого класса, из девочки и мальчика, «юноша» был житель нашего двора, «из панелек», – комсомолец Серёжа Колосов. И он проявлял дьявольское терпение к нашим неадекватным выходкам: