божий непременно рисуется если не грандиозным, то величественным сооружением, внушающим пастве священный трепет и сознание собственной ничтожности перед ликом господним. Сколько я их повидала по всему миру – все они были именно такие.
А тут… Просто погребок, каким-то чудом втершийся между двумя роскошными супермаркетами: четыре ступеньки вниз, изящная дверка в итальянском стиле, витражи на узких окошках… Ни дать ни взять пивнушка, только без вывески над входом с кружкой под пенной шапкой. Когда я потянула за круглую блестящую ручку, где-то внутри мелодично прозвенел колокольчик. «Как в лавке», – продолжал богохульствовать мой внутренний голос. «Заткнись!» – сурово одернула я его, озираясь по сторонам.
То, что находилось по ту сторону входной двери, несколько больше соответствовало моим представлениям о католическом храме, чем наружность «Кающейся Магдалины». Я оказалась в полутемном прямоугольном помещении, нешироком, но достаточно длинном. После толчеи и гама нашего «тарасовского Арбата» оно показалось мне раем тишины: я не без удивления обнаружила, что звуки внешнего мира сюда почти не проникают.
Здесь не было никаких украшений, если не считать нескольких бра с электрическими свечами по обе стороны зальчика. Стены его выкрашены густо-розовой краской, а потолок того же тона расчерчен на квадраты деревянными рейками. Вообще дерево здесь явно доминировало: скульптуры святых в нишах, ровные ряды строгих скамеек и надраенный до блеска паркет. На полу яркими ковриками лежали красные, золотые, зеленые, голубые блики от цветных витражей, сквозь стекла которых пробивались лучи сентябрьского солнца. Необыкновенно красиво!
Странное впечатление производила церковь Кающейся Магдалины: смесь трогательной простоты и возвышенности, почти спартанской строгости, свойственной католическому культу, и романтики, какой-то скрытой поэтичности, что ли. Даже мой циничный внутренний голос примолк, пораженный этим неожиданным сочетанием, и не отпускал больше богопротивных замечаний.
Странно, но меньше всего в этом храме хотелось… каяться. Думать о душе – да, а раскаиваться… Здесь куда уместнее была мысль, что человечество вообще позабыло, что такое смертные грехи, что оно решительно повернуло на путь добра и справедливости и храмы нужны ему исключительно для духовного усовершенствования. Другими словами, это место, на мой взгляд, одинаково подходило как для просветленной молитвы, так и для сочинения стихов или, скажем, для свидания влюбленных…
«Однако сама-то ты здесь совсем для другого свидания, Таня дорогая. Не расслабляйся!» – неожиданно встрял в мои размышления внутренний голос. Вот так всегда! Стоит мне только задуматься о вечном – он тут же все испортит. Но на этот раз зануда прав. Если Ирина говорила искренне – а это скорее всего так! – ей может угрожать реальная опасность, а значит, расслабляться не ко времени.
Бесшумно, стараясь не касаться каблуками паркетного пола, я проскользнула между рядами скамеек и, как было условлено, нырнула за плотную плюшевую штору слева от кафедры, осененной распятием. Здесь было почти