басона петлиц на розовой подкладке этого гитлеровца:
«Ладно, не бойся. Передам… Я тоже в 20-м проходил в Казани стажировку. Ты в какой группе обретался?»
«Я быть в закрытый курс. Нас расположить в „Интурист“. Возить на занятий по ночам. Только ночь. Kaine shanse! Geheime…»
Я те дам, «гехайм-нехайм», чуть не сказал Катуков. Но вовремя спохватился: это слово по-немецки означало не только гестапо или тайную государственную полицию, но – «секретно». Уж что, что, а секретностью нас не удивишь. Кого хошь сами ею сразим.
«… Я совсем умирайт! Очень скоро, – продолжал уже как заведённый немец. Камрад! Руссише! Возми в мой карман внутри. Там мой документ. Мой письма жена и сын. Передать всё в ваш разведка генштаб. Staatspolizei nixt! Verstehen? Я давно работать на вас. Я верить тебе. Ты есть друг. Но у вас есть враг. Он есть у Хозяин. Совсем—совсем… Ты понимайт? – чёрные, обгорелые руки немца потянулись ко рту Катукова. Пальцы с белыми, с сочащейся сукровицей ногтями коснулись небритого подбородка.
Тот кивнул. Сердце сжалось. Как будто хоронил своего парня-танкиста в зыбучих песках на Халхин-Гол. Как будто это был он сам… А вокруг, правда на почтительной дистанции скапливались младшие командиры и бойцы. Возле уцелевших «бэтух» и «тешек» 9-го мехкорпуса. С помятой бронёй. С отверстиями от вражеских снарядов и дульных гранат.
«…Я видеть сороковой год во Франций – разве это война? – шептали губы немца. – Я быть в Польша – получить из рук Хайнц Гудериан Рыцарский крест! Это быть не война – короткий прогулка… Русски танкист давить мой горящий панцер. Как скорлупу орех! Я видеть русский пехот под Сокаль! Они идти на нас со штыком! Это – война! Это – гибель рейх! Это есть… конец…»
Раньше надо было кумекать мозгами, гнида фашистская. Эта мысль чуть было не вырвалась наружу, но Катуков вовремя прикусил язык. Вскоре на БА-20, покачивающимся на рессорах, с круглой пулемётной башенкой, прибыл делегат связи от 20-го мехкорпуса. Они спешили на выручку. Тоже не знали, что творится кругом. Питание у раций на исходе. До войны, сколько было запросов в штаб фронта – пополнить аккумуляторы. Без толку! Подошло 400 танков с пехотой и артиллерией, что тащились во вторых эшелонах. Половину личного состава и матчасти потеряли в двухдневном марше – не давали покоя вражеские пикировщики. Наши «ишаки» летают нерегулярно и плохо. Да и сражаются не лучше. На один немецкий самолёт приходится два, а то и три наших! А всё «не будем фигурять», лозунг товарища наркома ВВС, 30-летнего генерала Пашки Рычагова! Мать его за ногу… Доучились на парадах петли да скобы делать, а боевую подготовку свели до минимума. И самолёты крылом к крылу на аэродромах поставили. Вот теперь и пожимаем… Лишь АДД, ТБ-3, ТБ-7 да ДБ-3ф, грузно вращающие лопастями четырёх двигателей, вместо положенных пяти (!?!) барражируют часто за линию фронта. Бомбят переправы, дороги да скопления противника. Бомбовая нагрузка у них высокая – по сто осколочных «игрушек». Но без пятого двигателя