поездки в « Бештау» под Мин-Водами появилась новая подруга Лена. Она даже к ней в гости приезжала. Все внимание Иры теперь принадлежало ей. У них появились совместные мечты, интересы. Даже песни они теперь пели свои. И вдвоем. Что-то надломилось во мне: наверное, я – плохая подруга, если все, кто был рядом раньше, разыскали себе новых приятельниц?!
Чувствуя себя одинокой и не понятой, я после возвращения из Ленинграда упросила маму разрешить учиться в школе-интернате в Моздоке. Станционные девчата так нахваливали тамошнюю жизнь, что своими доводами и рассказами увлекли и меня:
– Во-первых, это все-таки, хоть и маленький, но город с кучей магазинов и кинотеатров. – В комнатах нас живет по 4 – 5 человек. Есть, с кем поделиться сокровенным, попросить помощи или просто провести время. У нас много друзей и подруг с разных станций.
В интернате я провела всего одно полугодие. Мне не особенно понравилось шумное общество интерната. Его обитатели любили коллективное общение, и даже уроки учили все вместе. В коридорах всегда было шумно. Мне по душе было уединение.
Хотелось размышлять в тишине. Поэтому устные предметы я учила, гуляя по аллеям интерната. И, вспоминая станичных друзей, я тоже бродила по этим же местам в одиночестве.
Я всегда отличалась доверчивостью. Когда Таня Булкина попросила занять у воспитательницы три рубля для нее, я согласилась. Но она деньги вовремя не отдала, как обещала. И виноватой осталась я:
– Олюшка, ты хорошая девочка. Но запомни, раз и навсегда: никогда не занимай денег для кого-то. Таня очень тяжела на отдачу: деньги берет, а отдавать не собирается. Поэтому ей уже все отказывают, – сказала как-то эта воспитательница.
И я надолго запомнила преподнесенный урок.
Вскоре я снова вернулась в сельскую школу. Здесь узнала страшную весть:
Надя – теперь уже первокурсница одного из грозненских институтов – пережила незабываемую драму до моего отъезда в Моздок, когда возвращалась из клуба в одиночестве. Ее тогда изнасиловал вернувшийся из заключения старший брат «тоннуши».
Все мы, станционные, называли эту девочку так за ее тяжелую фигуру. И всегда старались избегать общения с ней, не принимали в игры, часто подтрунивая над ее неказистой фигурой и совсем не детскими движениями.
Я корила себя за эгоизм и желание собственного удовольствия от путешествия в Ленинград, потом перевода в интернат Моздока. Как я могла забыть о подруге, погрузившись в радость, что была награждена поездкой!? Получается, я отвернулась от нее и потом, когда уехала в интернат вместо того, чтобы встретиться с нею и поговорить.
Надя тогда не заметила выглядывающего из-за угла сарая возле железнодорожного полотна Ваську, пьяного и злого. Совсем недавно она дала ему отворот – поворот, сказав на его настойчивое предложение дружбы:
– Прости, Вася, ты, наверное, хороший парень. Но я, во-первых, мало тебя знаю. А во-вторых, давно люблю другого молодого человека.
Тот другой, конечно же, был мой брат Вова.
Парень