а что такое целковь?
– …а мне как прикажешь к этой блажи относиться? Офицеру!
– Ты же в отставке, – отвечаю я примирительно.
– Из партии меня никто не отставлял. И сын у нас не в отставке!
– Да ладно тебе, отец. – Витька спустился, стоит у порога, вытирает руки, вид озабоченный. – Так что… я за Нинкой сбегаю?
Ох разгулялась я, живу от стола к столу. Пришла от соседей Нинка, жена Виктора, грудастая, щекастая, всего много, улыбка – за уши завязывай, разделали мы мою городскую закуску на кухне, вдарили по стопарю, пока матери нет, и пошел у нас задушевный разговор.
– Во что верит? – горячится отец, с первой же рюмки раскрасневшийся. – Что она об этом знает? Где этому ее Богу есть доказательства?
– Вообще, вера доказательств не требует, – замечает Витька.
– Ты, оппортунист, молчи. Грехи решила на старости лет замаливать!
Тут Нинка возмущается, горячо и шумно:
– Ну, это вы глупости говорите, Николай Митрофанович. Какие грехи? Когда нам, работящим женщинам, грешить? Господи, и рада бы согрешить, да некогда! – И на всякий случай толкает Витьку в бок: шутка.
– Ты своих троих родила и сиди, не о тебе речь. А вот ты, – это уже мне, – допрыгалась в своем Ленинграде.
– Здрасьте.
– Вот тебе и до свиданья.
– До чего это я допрыгалась?
– А подумай. Как живешь?
– Да ладно тебе, отец… – Виктор тянется к бутылке.
– Нет, Витька, подожди, как я живу?
– Филиппу зачем дала уйти?
– Отец, да ладно, сколько можно об этом… – Что же мне, за хвост его было держать?
– Действительно! – возмущенно вздыхает Нинка.
– Женщина захочет – за что хочешь удержит.
– Ну вы даете, Николай Митрофанович!
– Отец, ты того… Больше майору не давать.
– Жила бы как все люди, полной семьею.
– Значит, важнее, по-твоему, казаться, чем быть?
– Вот, вот, с этого все и начинается. С этой самой философии, которую вам, дуракам, подбрасывают… – И вдруг суровость отца исчезает. – Генерал явился. – И на лице появляется радостная, но вороватая улыбка. – Здравия желаем, товарищ генерал!
На пороге кухни стоит мама. В строгом, черном платье, тоже удивительно молодая, без единой морщинки. Вся иконописная и отрешенная, что не мешает ей мельком и с презрением оглядеть наш стол.
Она молча уходит в комнату, и я вижу, как там крестится на иконы, потом возвращается, уже сняв платок.
– Антошка почему без куртки бегает?
– Тепло, мама!
– Антон в деда, солдат! – бодро заявляет отец, но глаза у него беспокойные.
– А ты, солдат, уже прикладываешься?
– Так дочка же приехала, как же… Под такое дело!
– Из стаканов, без скатерти, креста на вас нет. Надолго к нам?
– До завтра.
– Значит, завтра на рыбалку махнем! – подхватывает отец. – Витька, как насчет рыбалки?
Заговорили, заспорили о чем-то, мне непонятном.
– Здравствуй, дочка.
– Здравствуй,