Любой нормальный мужчина проявит сочувствие и любовь к своей женщине, которая подверглась насилию и пыткам.
– А с чего ты взяла, что он нормальный мужчина?
– Потому что я слишком хорошо теперь знакома с ненормальными, милорд, – вздернув подбородок ответила Лиз. Челюсти графа стиснулись, на четко очерченных высоких скулах заиграли желваки, а глаза стали похожи на предгрозовое небо. Она опустила ресницы, внутренне готовая к тому, что последует дальше. Пощечина откинула ее в сторону. Граф бил сильнее, чем его приближенные.
«Откуда в одном человеке столько ярости?» – думала девушка, лежа на покрытом ковром полу. Правая щека пылала, но эта боль была ничем, по сравнению с той, что сжигала душу.
– Она хочет в темницу, – встав на ноги, сказал Мельбурн. – Желание леди для меня закон. Унесите отсюда этот мешок с костями. Он дурно пахнет.
Глава 4
Она не знала, сколько прошло времени, с тех пор, как ее бросили на холодный, усыпанный соломой каменный пол темницы, располагающейся в подземелье замка. Здесь не было окон, и девушка была лишена возможности считать рассветы. Несколько недель, может, даже месяц, но судя по ночной стуже, февральская прохлада уже ворвалась в эти суровые края. Ей не приносили свечей, и кромешная тьма окружала Элизабет постоянно, за исключением кратких минут, когда ей приносили еду. Но даже нескольких мгновений в тусклом освещении ей хватало, чтобы душа ее наполнилась ужасом от страшного и омерзительного вида своей обители.
С момента ее заключения солома в крохотном, пропахшем мочой и экскрементами, помещении не менялась, иногда ей бросали пучок свежей, но она вся шла на импровизированное ложе, так как спальное место в тюрьме не было предусмотрено. Ведро, в которое ей приходилось справлять нужду, не выносили по нескольку дней, и поэтому вонь в темнице стояла жуткая, но Элизабет уже ничего не чувствовала. Волосы девушки, не мытые и непричесанные, кишели вшами, кожа чесалась и зудела от грязи и укусов блох. Но больше всего ее пугали крысы, чей писк она слышала постоянно. Все вокруг было в помете этих отвратительных существ, и Элизабет приходилось оставлять им часть своей скудной пищи из боязни, что, оголодав, мохнатые чудовища набросятся на нее. Днем в темнице стояла гробовая тишина, за исключением шороха и писка крыс, но ночью она слышала стоны и завывания пленников из других темниц. Кто-то проклинал судьбу, кто-то призывал смерть и молил Бога о спасении или покаянии, но большинство просто по-звериному выли, потеряв рассудок от нечеловеческих условий, в которых их содержали. Определить время суток в кромешной тьме было сложно, но Элизабет понимала, что именно ночью на человека накатывает особенное отчаянье и безысходность. Для нее все смешалось, время словно совершило скачок и замерло в одном мгновении. Неумолимые боль, ужас, страх, одиночество, холод, зловоние, человеческое отчаянье и вопли сумасшедших за стеной и никакого выхода из них, ни единого луча надежды. Элизабет почти перестала верить, что ее, вообще, кто-то ищет.
Она умрет