защищенности, когда уже перестаешь ожидать правду, зная, что это попросту невозможно, и вместо этого заранее протягиваешь индульгенционный карт-бланш. Образ Беатрис затушевался в моем сознании подобно партии. Я рассказал о ней Тэффи, и крестик сделал свое дело. Она-то ждала ребенка.
Что еще мог я сделать, кроме как сбежать от Беатрис? Не в том смысле, что именно полагалось мне сделать или как мог бы поступить кто-то другой на моем месте. Я к тому клоню, что человеку, каким я себя описал и каким себя вижу затылочным глазом, только и оставалось что бежать. Не мог я прикончить визжащую кошку. Утратил власть над личным выбором. Поступился собственной свободой. Я не повинен в рефлекторной и беспомощной реакции моей внутренней природы. Чем я был, тем и стал. Юноша, вздернувший ее на дыбе, во всех частностях отличается от ребенка, которого вели мимо герцога в лавке древностей. Где прошел водораздел? Какой у него был выбор?
В те дни довелось увидеть Джонни – увидеть на законченный, четко определимый миг, который остается в моем уме мерой нашей с ним несхожести. Как-то после обеда, за городом, я уходил от самого себя, приближаясь к вершине Каунтерс-хилл, где дорога делает прыжок. Вот Джонни и выпрыгнул в мою сторону на своем мотоциклете, да так, что мне самому пришлось сигануть вбок. Думаю, он делал на том склоне под сотню миль в час и, достигнув гребня, показался мне висящим в воздухе, летящим мимо. Память рисует его на фоне неба, в шести дюймах от грунта. Левая рука на руле. Он откинут назад, а голова в шлеме до отказа повернута вправо. Девушка притулилась к его плечу, обнимает Джонни правой рукой, а ее грива плещется по ветру. Правая рука Джонни поддерживает девичий затылок, они целуются – на этой скорости, вслепую вылетая на вершину холма, не заботясь о том, что было и что будет… раз уж впереди, может статься, ничего и нет.
Я приветствовал разорение и крах, навлекаемые войной, говорил «добро пожаловать» смертям и ужасу. Пускай рушится мир. Там, где я жил, в умах царила анархия, и анархия царила во всем мире: два состояния, до того схожих, что одно вполне могло породить другое. Искрошенные жилища, беженцы, трупы и пытки: примите их как схему мира, и поведение отдельного человека окажется достаточно безобидной хворью. К чему утруждаться смертоубийством в частном порядке, когда можно стрелять в людей публично и столь же публично принимать за это поздравления? Зачем волноваться за одну-единственную растерзанную девчонку, когда таких, как она, тысячами рвут в клочья? Несть мира нечестивым, зато война с ее расточительностью, похотью и безответственностью отлично годится в суррогаты. Я маловато воспользовался разрушениями, потому что уже и так был достаточно известен как баталист.
Винтовка не для Сэмми. Вместо этого он стал ангелом-регистратором человеческих деяний.
– Выходит, здесь?
– Нет. Не здесь.
7
Тогда где? В чем-то я мудр, необычайно проницателен, а посему должен бы по идее ответить на свой же вопрос. По крайней мере могу сказать, когда приобрел или получил сию способность.