себя обязанной этому монастырю своим счастьем и всем, что она имела. Оттого особенно щедрыми были ее дары и вклады в эту обитель. Минувшей осенью, продав хлеб со своих земель и собрав налоги на сумму почти в пятьсот рублей, все их она передала в Кириллов. Наказала пятнадцать лет поминать покойного старца Пафнутия и усопшего своего супруга Василия, молиться за все великокняжеское семейство.
Нынешнего игумена Нифонта Мария Ярославна знала давно, еще иноком Пафнутьева монастыря, и хотя никаких особых заслуг за ним не ведала, почитала его как настоятеля дорогой для нее Кирилловой обители. Этого было достаточно, чтобы послушать митрополита Геронтия, принять пострижение от Нифонта.
Словом, когда 27 марта пришла радостная весть от сына, Мария Ярославна готовилась к новой жизни, и через несколько дней, 2 февраля, это событие свершилось: она постриглась в инокини на своем дворе под именем Марфы.
У великого князя Ивана Молодого, оставшегося в Москве правителем вместо отца, также текла замечательная интересная жизнь. При вести о покорении Новгорода вместо радости в нем шевельнулась мальчишеская обида, что отец не взял его с собой, не дал удаль свою проявить. Но он наверстывал упущенное на ином фронте: дважды ездил на Соколиную гору, на осеннюю и зимнюю охоту. Выезжал с собаками и кречетами отцовскими – тот разрешил пользоваться его конюшнями и соколиными дворами. Обсуждал дела с оставшимися боярами и чувствовал себя взрослым и важным.
У Софьи же известие вызвало даже обиду. Она, пожалуй, лучше всех других понимала важность свершившегося, с ней первой делился Иоанн мыслями и планами о необходимости единения государства Русского, об укреплении его границ. Она поддерживала мужа и даже подогревала его честолюбие. А он ей и весточки не отписал об успехе. Митрополит, мать и сын у него на первом месте. Им письма и отчеты. А жена – в стороне. Случайно узнала о событии через митрополичьего дьяка.
Иван Молодой, пасынок, вообще с ней не разговаривал, да и она старалась с ним не сталкиваться. Мария Ярославна чаще всего находилась на своем дворе, изредка лишь заходила проведать внучек. И с митрополитом Софья общалась редко – есть у нее своя домовая церковь и свой духовник. Словом, изоляция какая-то от родичей. И от новгородского известия не радость, как должно было случиться, а одна обида.
Москва жила своими заботами. А великий князь Московский и всея Руси продолжал утверждать свою власть в Новгороде. 21 января, накануне дня своего рождения, принимал он подарки от покоренных. Снова тащили новгородцы в стан к Иоанну бочки с вином и медом, ткани, серебро, кречетов, изделия золотые и серебряные: кто что мог. Кто от избытка богатства, кто – последнюю ценность из дома, лишь бы умилостивить самодержца, отвести беду от себя и своих близких. Мало ли что было сказано сгоряча против великого князя, мало ли что могло навлечь его гнев, раздражить. Да и напраслину могли наговорить, – враги у каждого найдутся, не враги, так завистники. Зависть-то