Правда, сейчас могу предложить немного: свежий хлеб, да молоко.
– Нет, спасибо, – Вал даже думать не мог о еде, – ты видела эту жуть на улице? Черт, что это за хреновина?
– Не думай сейчас об этом, здесь совершенно безопасно… Так, все-таки, зачем ты здесь? – она прямо и, казалось, спокойно смотрела ему в глаза, но тонкие пальцы, теребившие уголок шали, выдавали сильное волнение.
Вал нервно сглотнул, собираясь с мыслями. В голове все путалось, он не знал, с чего начать, хотя сотни раз представлял себе их встречу, подбирал проникновенные, трогательные слова, самые нужные и понятные. И вот, когда все так невероятно сбылось, он сидел краснея, кровь молотом стучала в висках, руки стали ватными, и даже язык перестал ему повиноваться. И Вал сказал может быть не так, как задумал, но то, что чувствовал в этот момент:
– Я… Я люблю тебя.
– Я знаю, – ее губы дрогнули в какой-то горькой полуулыбке. – Иначе, наверное, ты бы сюда не прошел. И, знаешь, я тоже тебя люблю, и всегда любила.
Вал окончательно смешался и молча уставился на свои руки. В его душе был полнейший сумбур. Но… Но это вдруг стало как-то неважно, потому что где-то глубоко в душе сладко затрепетало: «Любит, любит!»
– А ведь, наверное, должна бы ненавидеть, – как-то очень серьезно продолжала Маша, – ты же бросил меня ни с того ни с сего, когда я больше всего нуждалась в твоей поддержке, а не в эгоистичном нытье влюбленного мальчишки! Мама… – ее голос дрогнул, – Мама тогда совсем с ума сошла с этой ее сектой, пропадала там днями и ночами, ничего больше не хотела знать. Отчим страшно переживал, стал приходить домой пьяный, они страшно ругались. Я чувствовала себя ужасно, а ты… Ты просто исчез!
Неужели все было именно так?! Ведь Валу казалось, что его просто не воспринимают всерьез – они даже ни разу не поцеловались! А что за любовь без нежностей, объятий и поцелуев? И теперь ему хотелось кричать, кричать от обиды, что все так несправедливо и глупо получилось. Он взял ее руки в свои, нежно сжал ее теплые ладошки – ему так хотелось сказать ей что-нибудь хорошее, утешить, чтобы навсегда высохли эти блестящие слезинки в ее милых глазах, чтобы она наконец улыбнулась – ведь он раньше толком не видел, как она улыбается…
Какой-то странный звук вдруг привлек их внимание: как будто кто-то там, снаружи на крыльце, осторожно пробует входную дверь на прочность. Маша вздрогнула, Вал почувствовал, как напряглись в его руках ее ладони. Дверные доски заскрипели: снаружи что-то мягкое и тяжелое навалилось на неподатливое дерево.
Маша мягко высвободила руки и произнесла свистящим шепотом:
– Т-с-с! Ничего не бойся! – и затушила лампу.
Они остались в кромешной тьме. Скоро глаза понемногу привыкли, контуры предметов постепенно проступали из темноты. Внезапно стало светлей – луна вышла из облаков, и теперь заглядывала в среднее окошко, прямо в щелку между неплотно задернутыми шторами. Было очень тихо, потом за окном пронесся