сколько сидеть придется. Держись крепче.
– Давай тогда разговаривать, – предложила Зинка.
– Давай. Но только я сперва привяжу тебя к стволу, на всякий случай.
Мальчик снял солдатский ремень, которым был застегнут его полушубок и обхватил им ствол и девочку.
– Так надежнее будет.
– Ты обо мне так заботишься, прямо как старший брат. Или отец.
– Но ты же девочка, а я мужчина, хоть и Борюсик.
Стало совсем темно, и только высокие маленькие звездочки отбрасывали холодный синеватый свет на сугробы и снежные шапки, разбросанные по деревьям. Тихо было необыкновенно. Такой глубокой и всеобъемлющей тишины Зине никогда слышать не приходилось. В деревне ночью тоже очень тихо, но совсем не так. Все равно какие-то звуки присутствуют – то собака залает, то корова во сне вздохнет, да так, что в доме слышно, то куры заквохчут, разбуженные чем-то, то свинья захрюкает. Жизнь и ночью продолжалась и давала о себе знать. А тут было какое-то неживое безмолвие, страшно от этого становилось.
Однако, продолжалось это недолго. Прямо над ними громко и пронзительно заплакала птица, как человек, как ребенок.
– Сыч, наверное, – прошептал мальчик. Потом птица захлопала крыльями, но не улетела. Она продолжала сидеть на том же месте. Где-то вдалеке заухало.
– А это сова?
– Точно.
Лес оживал к неведомой ночной жизни, и была она теперь не «там, в лесу», а тут, рядом, и ребята становились ее частью. То тут, то там раздавался хруст, поскрипывали стволы деревьев, снежные шапки неожиданно падали с веток, будто деревья отряхивались, чтобы не стоять под их тяжестью.
Вдалеке, между стволами сосен запрыгали огоньки. Они бесшумно передвигались и становились все ближе и ближе, а сквозь темноту двигались какие-то неясные теней.
Зинка схватила Борюсика за руку.
– Да, это волки нас почуяли. Даже лапник не помог запах отбить. Их не обманешь, прошептал мальчик.
– Страшно.
– Они нас не достанут, не бойся. Нам с тобой главное не замерзнуть и утра дождаться. Самое страшное – это заснуть на морозе.
Время текло очень медленно. Борюсик не давал девочке заснуть. Наверное, он боялся, что она с ветки соскользнет, хоть и прихватил он ее ремнем к стволу. А может он боялся, что она замерзнет, во сне ведь человек быстрее остывает. Поэтому он тормошил Зинку, заставлял ногами слегка по сучку топать, пальцы в кулак сжимать, разжимать, мышцы поочередно напрягать, как в йоговской гимнастике. А еще он постоянно заставлял ее разговаривать, а когда уже говорить было не о чем – просил книжки любимые пересказывать и стихи читать, какие в голову приходили.
Однако, ночной мороз сделал свое дело – ни ног ни рук ребята вскоре уже не чувствовали, и не представляли, как они дождутся рассвета.
– У меня уши ничего не чувствуют!
– Три их руками посильнее.
Мальчик снял с себя ушанку и одел ее Зинке вместо ее вязаной шапочки.
Вскоре