у мальчиков и девочек – так же? – продолжала я. – А еще, если тело будет двигаться столько же, сколько глаза, мы будем проходить по восемьдесят километров в день.
– Надо же, сколько ты всего знаешь! – удивился он.
– Бабушка говорит, что мудрость – корень добра, главное – использовать ее с умом. Хорошо сказано, да, Бальтазар?
– А почему ты не зовешь меня папой? – спросил он.
– Но ведь зовут-то тебя не папой, – сказала я. Папа тяжело вздохнул, и я поспешно добавила:
– Я такая тихая, потому что пытаюсь представить, каким получится лето. Я так его ждала. И я очень тебя люблю.
У папы сделалось такое лицо, как бывает на Рождество или в день моего рождения, когда я открываю свертки с подарками, а он за мною наблюдает.
– Я тебя тоже люблю. На Крите мы отлично отдохнем, вот увидишь. Помнишь, когда мы в прошлый раз туда ездили? – Он понял, что сказал это зря, и быстро прибавил: – Но на этот раз можно притвориться, будто прежде мы там не бывали.
– Это почему? – Я сделала вид, что не понимаю.
– Андрине будет приятно, если она будет думать, что мы все там в первый раз. Тогда впечатления покажутся более яркими.
– Но разве это не ложь? – Я вытаращила глаза.
– Пожалуй, что и нет. Мы ведь не врем, а просто не всё говорим.
– Похоже, она для тебя важнее, чем мама раньше была, – сказала я.
– Нет. Или да. Или возможно. Она не важнее, но все это непросто. Всего, что было раньше, до того, как мы с ней познакомились, из памяти не сотрешь, – проговорил папа.
– Это верно, но на Крит мы тогда отлично съездили. Давай в следующий раз куда-нибудь еще? В Китай, может? – предложила я.
Папа помолчал, погладил меня по голове.
– Ты все еще надеешься уговорить китайцев одновременно подпрыгнуть? – Он улыбнулся, но как-то невесело.
– Нет, про это я уже забыла. Мне хочется прогуляться по Великой Китайской стене. Говорят, что ее видно даже с Луны. Но, наверно, это враки.
– Да, это я слышал, – сказал папа и, к счастью, больше про прыгающих китайцев не заговаривал.
В одном журнале я прочла, что если все китайцы одновременно подпрыгнут, то в океане образуется огромная волна, которая накроет США. Я подумала, что это прикольная идея, но Пони назвала ее очень жестокой. Вообще-то она права, но я же не хотела устраивать наводнение – больших волн у берегов Калифорнии мне вполне хватило бы. К тому же китайцев мне все равно ни в жизнь не уговорить – языка-то их я не знаю.
– Спокойной ночи, – сказала я.
Дождавшись, когда папа выйдет из комнаты, я сбросила одеяло, повернула голову и посмотрела в окно на небо. Оно такое светлое, что не видно ни единой звезды, но это ничего. Я‐то знала – они там есть. Засыпая, я думала о том, что не поеду ни в Южную Норвегию, ни на Крит. Я сбегу, заманю следом маму с папой, а потом уговорю их не заставлять меня отдыхать с Пони и Дурмот-Дурмот-Дурмотом.
Хватит уже и того, что эти двое живут вместе со мной, пусть и в разное время. Но, по крайней мере,