Александр Бек

Волоколамское шоссе


Скачать книгу

Родина?

      Стали просить:

      – Разъясните!

      – Хорошо, разъясню… Ты жить хочешь?

      – Хочу.

      – А ты?

      – Хочу.

      – А ты?

      – Хочу.

      – Кто жить не хочет, поднимите руки.

      Ни одна рука не поднялась. Но головы уже не были понурены – бойцы заинтересовались. В эти дни они много раз слышали: «смерть», а я говорил о жизни.

      – Все хотят жить? Хорошо.

      Спрашиваю красноармейца:

      – Женат?

      – Да.

      – Жену любишь?

      Сконфузился.

      – Говори: любишь?

      – Если бы не любил, то не женился.

      – Верно. Дети есть?

      – Есть. Сын и дочь.

      – Дом есть?

      – Есть.

      – Хороший?

      – Для меня не плохой…

      – Хочешь вернуться домой, обнять жену, обнять детей?

      – Сейчас не до дому… надо воевать.

      – Ну а после войны? Хочешь?

      – Кто не захочет…

      – Нет, ты не хочешь!

      – Как не хочу?

      – От тебя зависит – вернуться или не вернуться. Это в твоих руках. Хочешь остаться в живых? Значит, ты должен убить того, кто стремится убить тебя. А что ты сделал для того, чтобы сохранить жизнь в бою и вернуться после войны домой? Из винтовки отлично стреляешь?

      – Нет.

      – Ну вот… Значит, не убьешь немца. Он тебя убьет. Не вернешься домой живым. Перебегаешь хорошо?

      – Да так себе.

      – Ползаешь хорошо?

      – Нет.

      – Ну вот… Подстрелит тебя немец. Чего же ты говоришь, что хочешь жить? Гранату хорошо бросаешь? Маскируешься хорошо? Окапываешься хорошо?

      – Окапываюсь хорошо.

      – Врешь! С ленцой окапываешься. Сколько раз я заставлял тебя накат раскидывать?

      – Один раз.

      – И после этого ты заявляешь, что хочешь жить? Нет, ты не хочешь жить! Верно, товарищи? Не хочет он жить?

      Я уже вижу улыбки, – у иных уже чуть отлегло от сердца. Но красноармеец говорит:

      – Хочу, товарищ комбат.

      – Хотеть мало… желание надо подкреплять делами. А ты словами говоришь, что хочешь жить, а делами в могилу лезешь. А я оттуда тебя крючком вытаскиваю.

      Пронесся смех, первый смех от души, услышанный мною за последние два дня. Я продолжал:

      – Когда я расшвыриваю жидкий накат в твоем окопе, я делаю это для тебя. Ведь там не мне сидеть. Когда я ругаю тебя за грязную винтовку, я делаю это для тебя. Ведь не мне из нее стрелять. Все, что от тебя требуют, все, что тебе приказывают, делается для тебя. Теперь понял, что такое Родина?

      – Нет, товарищ комбат.

      – Родина – это ты! Убей того, кто хочет убить тебя! Кому это надо? Тебе, твоей жене, твоему отцу и матери, твоим детям!

      Бойцы слушали. Рядом присел политрук Дордия, он смотрел на меня, запрокинув голову, изредка помаргивая, когда на ресницы садились пушинки снега. Иногда на его лице появлялась невольная улыбка.

      Говоря, я обращался и к нему. Я желал, чтобы и он, политрук Дордия, готовивший себя, как и все, к первому бою, уверился: жестокая правда