Александр Бек

Волоколамское шоссе


Скачать книгу

пусто. Терпи, но не теряй воинскую честь! Голову держи вот так! Каждый должен уметь готовить. Какой из тебя солдат, какой из тебя воин, если ты не умеешь сварить себе похлебку? Я знаю, некоторые из вас никогда сами не готовили. Знаю, многие вечерком приходили в ресторан и кричали: «Эй, официант, сюда! Кружку пива и бифштекс по-гамбургски!» И вдруг вместо бифштекса – поход на пятьдесят километров, да еще тащи на себе два пуда солдатской поклажи, да еще вари похлебку в котелке! Когда варили, вы ненавидели меня. Верно?

      Раздались голоса:

      – Верно, товарищ комбат! Верно!

      Между мною и бойцами пробежала искорка, заструился ток. Я понимал их, они понимали комбата.

      Мы отправились в обратный путь.

      К нашему лагерю, в Талгар, вело прекрасное гравийное шоссе. По такому шоссе легко идти.

      Легко? Значит, к черту шоссе, дальше от шоссе! Разве на войне мы будем ходить по гравию?

      Я приказал вести людей не по шоссе, а взять на сто – двести метров в сторону. По пути камни – иди по камням; по пути овраг – пересекай; по пути песок – шагай!

      Стоял безветренный день. Нещадно жарило солнце. Воздух казался струящимся. Это бывает: с накаленной, как печка, земли бегут вверх прозрачные струйки.

      Я знал: людям трудно, но знал и другое: так нужно для войны, так нужно для победы.

      На склоне, обжигаемом солнцем, встретилось большое табачное поле. Бойцы пошли по тропинке через поле. Табак – казахстанская махорка – высился в рост человека. Ни одно дуновение не колебало широких пахучих, распаренных солнцем листьев.

      Бойцы шли. И вдруг, когда половина поля была пройдена, когда батальон втянулся в табачные заросли, люди начали падать.

      Что такое? Валится один, другой, десятый… Я испугался. Нас словно настигла страшная, мгновенно действующая эпидемия. Люди падают без стона и лежат, как мертвые.

      Быстро разгрузили повозки, сняли пулеметы, минометы, боеприпасы и кое-как вывезли упавших на бугор, к арыку. Там, далеко от табачных испарений, люди очнулись.

      Но батальона уже не было, роты перемешались. Бойцы сидели и лежали, стонали, смачивали головы водой; некоторых рвало.

      Я видел нашего фельдшера, голубоглазого старика Киреева, человека добрейшего сердца. Он хлопотал, раздавая порошки. Ему помогал политрук Бозжанов. Раздобыв ведерко, Бозжанов таскал воду из арыка и ходил с фельдшером, поднося воду лежавшим.

      В этой группе никто не встал, когда подошел я – комбат.

      – Встать! – скомандовал я.

      Лишь некоторые исполнили команду. Охая, поднялся Курбатов.

      – Курбатов, ты?

      – Ох, я, товарищ комбат…

      Неужели это он, которым я гордился, которого показывал бойцам? Э, как его скрутило!

      – Чего раскис? Как стоишь перед командиром?

      Курбатов сделал усилие, выпрямился, развернул грудь и встал, как положено стоять бойцу.

      Я подошел к другому.

      – Почему не встаешь? Встать! Где винтовка?

      – Ох, товарищ комбат… Не знаю, товарищ комбат.

      – Как