писатель, журналистка! А я никто, об меня и ноги можно вытирать, правильно!
Я крепко взяла ее пальцами за подбородок, задрала голову и жестко произнесла:
– А ну, прекрати истерику немедленно. Если хочешь, чтобы я осталась, вставай, подбирай сопли, умывайся, и идем в кухню семгу есть. Понятно? Иначе я сейчас же отсюда уеду. Мне не до твоих концертов.
– Конечно… – начала было Настя, но, поняв, что я не пошутила, осеклась и начала вставать: – Все, я поняла… сейчас умоюсь…
Я вышла в кухню, где уже колдовал над столом Захар, раскладывая по тарелкам изумительно пахнущую рыбу и мелкую картошку, всю обсыпанную свежим укропом. Углядев на столе бутылку, я взяла ее за горлышко и вынесла в соседнюю комнату, сунула там за диван и, вернувшись, сказала изумленно проводившему меня взглядом Захару:
– Повода нет.
– Ну по маленькой-то…
– Ты что, не слышишь? Повода нет, а у нас с тобой дела завтра – ведь так?
Лавров сник, но больше на эту тему не заговаривал, и к тому моменту, как успокоившаяся и приведшая себя в порядок Настя присоединилась к нам, выглядел совершенно спокойным и довольным жизнью. Она же, окинув взглядом кухню, обнаружила отсутствие спиртного и едва заметно кивнула мне, одними губами прошептав «спасибо».
За ночной трапезой мы почти не разговаривали, перекидывались ничего не значившими фразами, но напряжение за столом чувствовалось, и я понимала, что одной из его причин являюсь я.
Наверное, это было большой ошибкой с моей стороны явиться в этот дом со своими проблемами, здесь, кажется, и без меня их хватает. Но Захар был нужен мне по двум важным вопросам, и без него я не справлюсь.
Эгоистично?
Наверное.
Но в случае положительного исхода Лавров тоже кое-что поимеет, так что мне, в принципе, нет повода терзаться угрызениями совести.
Несмотря на то, что после выпитого в кафе коньяка почувствовала голод, я не смогла заставить себя положить в рот ни кусочка рыбы, ни ломтика картошки – одна только мысль об этом вызывала спазмы в желудке, и я так и просидела над полной тарелкой, даже не попробовав.
Покончив с едой, Захар сказал, что еще немного поработает, и ушел в спальню, откуда через пару минут раздались энергичные щелчки по клавишам, а мы с Настей остались. Она уселась напротив меня, толкнула дверь, и, когда та закрылась, спросила:
– Тебе хоть немного лучше?
– Да мне и не было плохо, – как можно безразличнее отозвалась я, вставляя в мундштук новую сигарету.
– Казакова, ты ври кому-нибудь другому, а? – попросила Настя. – Я тебя давно знаю, чтобы в это поверить. Явилась ни с того ни с сего, руки трясутся, выглядишь как пугало, шарахаешься от каждой тени, мобильник молчит – и у тебя все в порядке?
Похоже, зря я ее считала всегда рассеянной клушей, не способной к аналитической деятельности… Оказывается, Настя видит многое из того, что я хотела бы скрыть.
– Понимаешь… – я закурила, взвешивая в голове, какую порцию информации могу выдать подруге, чтобы не сказать лишнего. – Вершинин застрелился две недели назад.
– Что?