в одиночестве, когда мать оставляла Женю с бабушкой, а та, к счастью, была занята домашним хозяйством и не собиралась заглядывать внучке в рот. Тогда куклы (а они тоже дарились и покупались как атрибут воспитания девочки) разбирались на составные части и появлялись шприцы, а уколы легко оживляли пластмассовую или плюшевую армию убитых и покалеченных. Домашняя хирургия процветала.
Темперамент материнской любви обратился в Женьке в духовные игры, в её голове рождались фантазии сродни тем, что возникали когда-то в сознании дикаря, к тому же она унаследовала бурную энергию матери. Её организм требовал действия и немедленного: напряжения, выкладывания, истощения сил. Если бы можно было спуститься на дно морское или полететь в небо, она бы с удовольствием это сделала. Всё, что требовало риска, отчаянной смелости, влекло Женьку, было заманчиво до дрожи, будто генетический код завёл «биологический механизм» на немыслимые обороты. Нервные импульсы проносились со скоростью, что не дано было измерить современной наукой, требуя впечатлений и порождая в ответ бурю действий.
Женька всю жизнь расплачивалась за это огромное богатство, данное природой, – вечной жаждой, безумным и неоправданным риском во всём, за что бралась; и всегда её мучил вопрос о смысле этого движения.
В юности ей казалось, что нелепость появления на свет (в обиходе – рождение) не может быть компенсирована ничем земным и сущим, а только божественное может утолить эту нечеловеческую жажду познания и развития.
Самонадеянная мать Жени решила учить дочь музыке из тщеславия, чтобы доказать кому-то невидимому, на что способно её чадо; она сама когда-то мечтала приобщиться к людям искусства. И кто мог подумать, что пьесы Николаевой и этюды Черни незаметно уведут Женю от простых нормальных радостей, в которые свято верила мать Жени, и оставят её в недоумении перед дочерью.
А Женьке повезло: несколько лет её учителем был пианист и композитор Борис Городинский, талантливый красивый человек, влюблённый в музыку. Он импровизировал на уроках, а Женька, зачарованная, наблюдала и слушала, как из простой мелодии рождается каскад гармоний, каким-то чудом извлекаемый всего лишь из одной только гаммы! На экзаменах они часто играли в четыре руки, и это радостное музыцирование открыло ей истинное волшебство музыки, до которого часто не дотягиваются даже профессиональные музыканты.
Эта встреча помогла Женьке преодолеть барьер нудного ремесла, когда погоня за техникой высушивает и отупляет неопытные молодые души (сколько нерадивых учеников возненавидели музыку), и приоткрылась заветная дверь в стене – таинственный мир Оскара Уайльда.
Женька будто попала в волшебную страну, где ничто не страшно: ни одиночество, ни уродство, ни бедность, и только душа властна или не властна делать человека счастливым, а разум ведёт всё дальше от мелочной неразберихи страстишек, главная из которых – зависть. И тогда Женька потянулась ко всякому искусству, её манила возвышенная театральность – зазвучало