безумных дикарей, – продолжал Кошмарыч, дождавшись моего кивка. – Просто это требует особых умений и ловкости рук и мозга. Всё это у нас было, и мы были полны надежд. Как же, университет существует сотни лет, меняется лишь его облик и способ обучения морфов, но до сих пор он был одиноким бастионом посреди бескрайнего сноморя, а тут мы обезопасим постепенно пусть не все сны, но заметный кусок. Есть чем гордиться. И к тому же никто не делал такого раньше. Или же об этом не сохранилось упоминаний – в последнее время я склоняюсь к этому неутешительному выводу. Что же до ограничения этих снов, то всё довольно просто, Ольга. По границе локации мы располагаем особые сны-защитники. Скажем, снится человеку, что он защищает границу от врага. Или что он стоит рядом с возможным прорывом, из которого полезут жуткие твари. Тут нам фантастика всех мастей в помощь. Кто-то и вовсе против ктулху выступает. Тебе никогда такое не снилось?
– Никогда, – я замотала головой. Гадость какая!
Кошмарыч пожал плечами, мол, каждому свое.
– И видят эти сны кто-то каждую ночь, а кто-то раз в жизни, но выстроены они так, что каждый просыпается с твердым знанием – выстоял, смог. Поэтому недостатка в сновидцах у нас нет, многим в реальной жизни очень этого не хватает – выстоять и смочь, – Кошмарыч помолчал. Я молчала тоже. Что тут сказать? Наверное, он прав.
Почему-то представился Яндра в таком сне. Он не мог противостоять матери в своей реальной жизни и в наведенных ею снах, но могли же ему тоже сниться другие? Я очень надеялась, что да. Уж очень жалко мне было моего неслучившегося возлюбленного. Теперь уже и не случится, конечно. Как бы он мне не нравился раньше, но зайди он даже в кафешку, где я работала, я бы вылила на него кофе и забралась под стол!
– Принято считать, что в той локации, что была ближе всего к университету, мы не рассчитали силу диких снов и поставили недостаточно толстый заслон из снов-защитников. Я не стал спорить с этим, потому как проверить уже нельзя – эти сны были смяты и снесены хлынувшими дикарями. Но я уверен в одном, кто-то изменил несколько снов-защитников. Нашептал сновидцам, что они больше не могут держаться, что прорыв неминуем. Нет никого сильнее сновидца в своем сне, и нет никого внушаемее. Если кто-то сказал, что будет прорыв, то он будет – и это никак не исправить.
– Вест говорил, что бывший ректор мог что-то видеть, – заметила я, чтобы чем-то заполнить паузу. – Он там оказался одним из первых.
– Да, была очередь моего друга проверять, не слишком ли близко локация подползла к университету, – согласился Кошмарыч. – Мы с Кощеем и Картиной не сразу сообразили, как заделать прорыв, и под этим напором перепутанных диких агрессивных снов мой друг сгинул, как и те старшие студенты, что не догадались смешаться с дикими снами.
Я снова вспомнила Крампуса, и поняла, о чем Кошмарыч говорит. Каждый морф так или иначе может сам превратиться в что-то несусветное. Хотя бы для того, чтобы его не превратили насильно. Картина могла стать кошкой, я была в этом уверена, Кощей тоже наверняка обладал