Владимир Дудинцев

Белые одежды


Скачать книгу

образованные спросили бы – а к чему эти жертвы вообще?

      – Погоди, Федя. Погоди, запишу… – у поэта в руках уже были ручка и пачка сигарет. – Давай, давай…

      – К чему, говорю, эти обряды делу революции? Родители – они ведь сами по себе. Раньше, например, полагалось носить крест. Тут есть, Кеша, что-то от человеческого жертвоприношения… Не каждый из этих был в исступлении… Не все пылали, ты прав. Иные трезво предавали, чтоб спасти себя, а иные – чтоб и взлететь…

      – Ты думаешь? Ну, ну. Продолжай…

      Федор Иванович с грустью посмотрел на его исписанную сигаретную пачку.

      – Такая публикация не есть доказательство революционного образа мыслей. Наоборот! Этим утверждается: думай, что хочешь, но только про себя. Сделай эту подлость и обрежешь концы. Газета пойдет в архив под надежный замок, ключ – в надежных руках – и весь твой век тебе будет уже не до старомодных кулацких настроений. Вот если сейчас кто-нибудь из них жив и ему показать сундучок с газетой, умело показать… Так иной, пожалуй, и в петлю полезет…

      – Продолжай! Почему ты не пишешь стихов!

      – Да, Кеша… Кто требует предать родного отца, – не рассчитывай на чью-нибудь верность.

      – Говори, говори…

      – Нет. Больше говорить об этом не хочется.

      – Ну еще немного. Пойдем ко мне, накормлю тебя хорошим завтраком. Мясо! Мясо, Федя! Мясо и лук! Вот тут, совсем рядом. Вон он, дом. Видишь, спасательный круг? Говори еще…

      – Исчерпался, – Федор Иванович с интересом посмотрел на него. – Ну ладно, завтракать так завтракать. Пошли.

      Иннокентий Кондаков отпер плоским ключом шикарную дверь на четвертом этаже, обитую стеганой черной искусственной кожей, сияющую бронзовыми кнопками. Они вошли в темную каморку. Здесь, как в харчевне, сильно пахло недавно жарившимся мясом. Кондаков включил свет и сейчас же начал раздеваться.

      Балахончик, сорочку и чесучовые брюки он повесил в стенной шкаф, туда же поставил алюминиевые туфли на женских каблуках. Из шкафа грубо выволок махровый малиновый халат и, накинув, завязав под животом пояс с кистями, предстал – золотисто-волосатый, с вылезшим из халата напряженным пузом. В золотой чаще нагло зиял воронкообразный пуп.

      – Красавец! – воскликнул Федор Иванович. – Гольбейн!

      – Что это такое, Федя?

      – Художник был. Короля английского нарисовал, похожего на тебя.

      – Спасибо, дорогой.

      – Этот король переменил шесть жен.

      – Да ну! Это точно – я. Спасибо, удружил. Пойдем на кухню.

      Как только они вошли туда, множество тараканов кругами забегало по полу и по стенам, и через мгновение все куда-то скрылись. Поэт достал из духовки лоснящуюся сковороду с четырьмя кусками мяса, сидящими в высокой подстилке из жареного лука. Понюхал и подмигнул. Каждый кусок был величиной с большой мужской кулак.

      – Это ты все для себя? – изумился Федор Иванович.

      – Мне надо есть мясо. Вечером ко мне придет дама.

      – Серьезно относишься к делу…

      Поэт кончил любоваться своей сковородкой.

      – Подогреем? – спросил, сверкнув сумасшедшими светлыми