главное – я ощущала лес, чувствовала его, как человек чувствует приближение грозы, не видя на небе еще ни одной тучки. Чувствовала, как он растёт, о чем шепчутся деревья и травы. Я любила наблюдать, как мышкует лисица, не боялась увидеть медведя, мы с ним как люди, не жаждущие встречи друг с другом, расходились по своим делам, разве что не раскланиваясь. Кабаны, даже с детёнышами, не шарахались и не нападали на меня, а воспринимали как неотъемлемую часть леса – впрочем, как и другие его обитатели. Лес полон всякой нечисти, только для меня эти существа были лучше, чем люди, которых я почему-то боялась и не хотела показываться им на глаза. И по какой-то непонятной мне причине сразу сказала себе и Микулишне, что в деревне мне делать нечего. Жители прослышали про паренька, живущего у неё в доме, и посчитали, что он не совсем в себе, чуть-чуть юродивый да уродливый, потому на люди не показывается. Я и не рвалась туда. Микулишна принесла мне пару мальчишеских штанов и рубашек да кафтан для тепла. Мои стриженые волосы росли очень плохо, и я совершенно походила на мальчишку-подростка.
Лес наш большой был, а в последнее время, как говорила Микулишна, стал как заколдованный, почти никто не мог по нему ездить или за грибами ходить. Пугал он деревенских: то Мавка кому корягу подставит, то рыжие да кудрявые Мавкенята начнут так хихикать, что мороз по коже, а уж когда в лунную ночь на охоту выезжала да мчалась за оленем на быстром коне с луком красавица Девана в куньей шубе, всем вокруг места было мало. Мчались ловчие гончие, нёсся конь, уносились прочь олени, летели стрелы. Ничто не останавливало охотницу.
Мы весной встречали Лелю-красавицу – стройную, вечно юную. Она приходила, и наш лес просыпался от зимнего сна. Где ступала нога ее, зеленела трава, пролески поднимали синие головки, хотелось смеяться и петь, и чувствовалось, как прекрасна жизнь.
Кукушкой в мае прилетала Жива – богиня, дающая жизнь и жизненную силу, а девушки в деревне, задабривая ее, завивали венки на берёзах.
Иногда встречала всегда приветливую к нам кареглазую, с длинной темной косой молодую девушку – богиню Тару. Она была совсем своя, этот лес, эта дубрава были её, она собирала на лужайках травы, подходила к могучим деревьям-великанам, притрагивалась рукой к шершавой коре и сразу понимала, чем живёт лес. Она ведь богиня – покровительница живой природы и к тому же особенно любила лес. Мы тоже любили ее – добрую и тихую, ранимую и одновременно могучую, удивительную.
А я любила осень – может, родилась осенью, может, зачали меня в это время. И когда приходила со своей неотвратимостью почти нагая Сива, богиня осени, я чувствовала особую лёгкую щемящую грусть. Сива такая разная – то радушная, то равнодушная, то уверенная и нежная в своей заботе, то буйная, в порыве срывающая листья, раскрашенные ею же в яркие цвета, и устилающая ими землю или топящая золотую красоту в озере. Она собирала в стаи птиц, откармливала зверьё, рассказывая им, что тепла не будет, забирая надежду. То радовала людей урожаем, засыпая зерном,