тысяч, – отозвался Зако.
– Твою мать! – ахнула я. – Полный зал что ли?
– А у нас по-другому не бывает, – Клаус гордо расправил плечи. – Всегда аншлаг.
– Можно хотя бы сейчас не говорить о зрителях?! – взорвался Тиль.
Сбоку противно шипели рации на поясах охраны – то одна, то другая, то третья. Зако что-то послушал, ответил и, глянув на мальчишек, кивнул:
– Готовы?
– Да, – набрал воздуха в грудь Тиль. – Работаем.
Дэн поправил ремень на плече и понесся на сцену. И как он не путается в своих длинных штанах?
Клаус последовал следом. Хаген внимательно вслушивался в начавшееся жужжание гитары Дэна. Убежал.
Тиль сосредоточенно глубоко дышал, глядя в никуда. Микрофон в руках ходит ходуном. Замер, словно приготовился к прыжку… Запел!
Я занервничала, думала, что он опоздал со вступлением, вот и начал петь за сценой, однако, судя по невозмутимым лицам бодигардов, все шло по плану. Тиль легко взлетел по ступенькам и зал взревел!
Первые две песни я прослушала, сидя на каких-то ящиках в технической зоне. Зал не видно, лишь многочисленные вспышки звездочками появлялись то там, то тут, да ор стоит такой, что Тиля практически не слышно. Он поет, напрягается, фактически кричит в микрофон, но звук, видимо, так и не смогли нормально настроить. Камера неотступно следит за солистом, передавая изображение на два больших экрана. Чаще Тиля на экранах показывают только Клауса. Еще мне видно кусок партера, руки, тянущиеся к Тилю и Дэну. Хаген с другой стороны сцены, которая вне зоны моего виденья. Вижу, как охранники то и дело отводят в медпункт девушек… А ведь концерт только начался… Зако сидит на соседнем ящике, пишет кому-то смс и улыбается тепло и нежно. Полинку где-то черти носят. Фехнера давно не видно.
Неожиданно прожектора осветили зал. И я увидела «Олимпийский» во всей его красе. Тысячи, десятки тысяч человек отдавались этому тоненькому и невесомому подростку полностью, без остатка. Они тянули к нему руки и визжали! Море рук! Океан рук! Все внимание приковано к нему. Я видела глаза Тиля, который наслаждался сумасшествием поклонников. Лучшая музыка для его слуха. Лучшая картинка для его взгляда. Он кайфовал. В какой-то момент мне показалось, что на зал смотрит сам бог, величественно и снисходительно. А потом я заметила искорки в его глазах. Он был счастлив. И он недоумевал – неужели это всё ради меня?
– Привьет, Москва! Как диля? – прокричал он на русском. – Спа-си-бо!
И зал ответил ему взрывом эмоций! Да-да! Это был атомный взрыв в отдельно взятом помещении. Как крыша «Олимпийского» удержалась на месте, я до сих пор не понимаю. От зала шла волна всеобщего обожания. Настолько она сильная, такая она мощная. И он – бог этой энергии!
– Let me hear you make some noise!1 – радостно завопил он в микрофон.
Девчонки завизжали.
Тиль состроил недовольную гримасску, изогнул бровь. Пальцы сделали несколько волнообразных движений. «Ну так себе, – как бы говорил парень, – фиговенько…»
– Let me hear you make some noise!!
Зал отозвался значительно громче.