и она плакала…
– Когда тебя судили? Через год после убийства? В черном платке, плакала, – передразнила его Маша. – За год она бы все слезы выплакала. Мама просто притворялась, чтобы тебе, Паша, больше дали… А твои родители ничего не могли тебе сказать. Потому что у тебя нет родителей и никогда не было…
– Когда-то были, но я их не помню.
До двенадцати лет Павла воспитывала тетка, а после того, как она преставилась, его отправили в детский дом. Это был первый круг ада из тех, что ему предстояло пройти. Ничего, выдюжил и очень многому научился…
– Это демагогия, Паша. Были, не были, какая разница? Главное, что ты никому не нужен. Мне был нужен, а сейчас ты один как перст…
– И зачем ты это мне говоришь?
– А затем, что тебя обманули. И некому было раскрыть этот обман. Тебя посадили за убийство, которого не было.
– А как же твой… ну, этот?
– Юра? Юру ты правда убил… Может, потому тебе и дали всего семь лет, за убийство одного человека.
– Семь лет мне дали из-за того, что я убил в состоянии сильного душевного волнения. У судьи тоже была жена, и она тоже могла ему изменить. Он поставил себя на мое место и…
– А у Леонида Константиновича тоже была жена?
– Ты знаешь про Леонида Константиновича? – удивился Торопов.
Полгода Павел находился на обследовании в психиатрическом диспансере, где наблюдал за ним врач Леонид Константинович, немолодой уже мужчина с пронзительным и мудрым взглядом. От него ничего невозможно было скрыть, и вряд ли существовал симулянт, способный обвести его вокруг пальца. Но по Торопову он составил заключение, которое спасло его от пожизненного срока.
– Я все про тебя знаю, Паша. Я слежу за тобой.
– Оттуда? – Торопов поднял глаза к потолку.
– Я не ангел, чтобы следить оттуда. Я живой человек…
– Я семь лет провел в тюрьме. Но уже целый год на свободе. Почему же ты появилась только сейчас?
– О какой свободе ты говоришь, Паша? Нет никакой свободы. Потому что ты никогда не сможешь стать свободным, пока я не прощу тебя. А я тебя не прощу, потому что ты стрелял в меня! Потому что ты хотел меня убить. И еще ты убил Юру. А я любила его!.. И тебя любила, и его…
Старая обида волной вдруг поднялась из глубины души и захлестнула сознание. Маша любила кого-то другого… Ну как он может относиться к ней после этого?!
– Пошла ты к черту!
– Зачем ты так? – хлюпнув носом, с обидой посмотрела на него Маша. – Я же и тебя любила…
Она поднялась со стула, на котором сидела, и, закрыв лицо руками, чтобы скрыть слезы, вышла из палаты. Только тогда Торопов пожалел о своем поступке и бросился за женой. Кровь пульсировала в висках, в ушах шумело, дверь в палату плыла в глазах, как отражение в кривом зеркале, пол качался под ногами, и все-таки Павел вышел в коридор. Но Маши там не было, зато нос к носу он столкнулся с Эльвирой Тимофеевной.
– Маша!
– Я не Маша, – обеспокоенно и вместе с тем строго посмотрела на Павла женщина и, мягко взяв за руку, завела обратно в палату.
– Нет,