вставлял в разговор нецензурные слова, какие мужчины употребляют для связи слов».
«Статья 140 Конституции гарантирует старость каждому человеку».
«Товарищ прокурор! Прошу выйти мне навстречу».
«Я решил высказать все за нетактичное поведение и, конечно, употребил мат, но не в смысле угрозы, а как есть на самом деле».
«Прошу моего мужа простить и возвратить в семью в первобытном состоянии».
Рябинин полез в правый угол сейфа – там еще лежали бумажки с подобными афоризмами.
А Петельников не шел.
Сейчас Петельников прийти не мог. Он уже съездил по адресу, который дал начальник медвытрезвителя, и привез гражданина Торбу, отыскав его на работе. Теперь инспектор сидел в углу, в громадном старом кресле, в котором по ночам научился спать сидя. В комнате стояла тишина, диковинная для кабинетов уголовного розыска.
Торба писал объяснение – они уже часа полтора беседовали, если можно посчитать за беседу вопросы инспектора и телеграфные ответы вызванного, перемешанные с нечленораздельным мычанием. На тренированные нервы Петельникова это никак не действовало, хотя он уже поглядывал на хмурого парня острым черным взглядом. Тот писал долго, потея и задумываясь, словно сочинение на аттестат зрелости.
– Ну все? – спросил Петельников и нетерпеливо встал.
Торба молча протянул куцую бумагу. Инспектор прочел и задумчиво глянул на него. Торба уставился в пол.
– Тебе что? – спросил Петельников. – Ни говорить, ни писать неохота?
– Мне это дело ни к чему, – буркнул Торба, водя глазами по полу.
– Нам к чему, – резко сказал инспектор. – Если вызвали, то надо отвечать, ясно?
– Отвечаю ведь.
Петельников еще раз посмотрел объяснение – куцый текст этого нелюдима лег на бумагу, как птичьи следы на снег. Одно утешение: если возбудят дело, то следователь допросит и запишет подробно.
– Кроме белой челки ничего и не помнишь? – еще раз спросил инспектор, рассматривая красное пухлое лицо парня, завалившиеся внутрь глазки, волосы до плеч и несвежую сорочку.
Торба подумал, не отрываясь от пола:
– Такая… ногастая.
– Ногастая, значит?
– Ага… И грудастая.
– Ну что ж, неплохо. Покажи-ка мне, где вы сидели?
Петельников достал лист бумаги и быстро набросал план ресторана – он все их знал по долгу службы. Торба ткнул к входу, в уголок. Инспектор поставил красным карандашом жирный крест и спросил:
– Ну о чем вы хоть говорили-то?
– Об чем? – задумался Торба, натужно вспоминая тот вечер в ресторане.
– Давай-давай, вспоминай.
– Ни об чем, – вспомнил Торба.
– Да не может этого быть, юный ты неандерталец, – ласково сказал Петельников, посмотрел на его лицо и подумал: вполне может быть.
– Мы ж только познакомились…
– Ну и молчали?
– Сказала, звать Клава. Налили. Поехали.