активнее и живее группы подопечных того же учреждения, которая не принимала таких решений и не имела таких обязанностей, – выяснилось, что многие из них по-прежнему находятся в добром здравии. В группе подопечных, которые самостоятельно принимали решения и ухаживали за растениями, смертность сократилась почти вдвое. Эти поразительные результаты эксперимента подвели итог десятилетним исследованиям впечатляющей эффективности некого явления, которое я и мои коллеги в итоге назвали осознанностью, а также ее двойника – не менее сильнодействующего, но деструктивного состояния неосознанности{1}.
В отличие от экзотических «измененных состояний сознания», о которых мы немало начитаны, в осознанности и неосознанности нет ничего удивительного, но вряд ли найдется человек, который мог бы в полной мере оценить их значение и воспользоваться их эффективностью, чтобы изменить свою жизнь. Эта книга рассказывает о цене, которую платит наше сознание и тело за паразитическую неосознанность, и, что самое главное, о нашей свободе выбора, о преодолении собственной ограниченности и обостренной внимательности как полезных свойствах осознанности.
Хотя результаты этого исследования опубликованы в ряде научных статей, мне пришлось долго ждать, прежде чем я смогла предложить свои выводы более широкой аудитории. Я считаю, что социально-психологические статьи о пользе осознанности слишком ценны, чтобы пылиться в архивах. Каждый раз, когда руководитель организации или газетчик просит меня прислать ему копию этих статей, я мечтаю о несуществующей скоростной машине перевода, которая могла бы выбросить жаргонную лексику и статистику и выявить основные практические следствия из тех или иных результатов. Хотя процесс написания этой книги вовсе не был «скоростным», ее автор обобщил более пятидесяти экспериментов, а так как настоящие выводы не ограничиваются стенами лаборатории, он попытался проиллюстрировать их примерами из литературы и повседневной жизни.
В студенческие годы я впервые поняла, как опасна неосознанность. Моя бабушка жаловалась врачам, что внутри ее черепа ползает змея и причиняет головную боль. Ее образы были яркими и живописными, лишенными всякой буквальности. Так она говорила. Но молодые врачи, которые пользовали больную, придавали очень мало значения словам дряхлой старухи, которая, по их мнению, и так уже зажилась на свете. Они поставили диагноз: старческое слабоумие. В конце концов, слабоумием страдают многие пожилые люди. Они начинают заговариваться. Так как женщина выглядела растерянной и несчастной, врачи назначили ей электрошоковую терапию и убедили мою маму согласиться.
И пока патологоанатом не вскрыл череп, ни один врач не смог диагностировать у моей бабушки опухоль мозга. Я каялась вместе с матерью и чувствовала себя виноватой. Но кто мы были такие, чтобы задавать вопросы врачам? Прошли годы, но мысли об ответной реакции врачей на жалобы моей бабушки и наших поступках не выходят