з школы. Я ворочался и начал прогонять в памяти всю свою жизнь по годам. С целью умозаключить: а как часто, в принципе, я был по-настоящему счастлив за свои сорок четыре с половиной года? И вообще – можно ли эту часть жизни (считай, уже больше половины ушло нашему телезрителю в Ростов-на-Дону) назвать счастливой? Да и как расценивать это понятие – СЧАСТЬЕ, если ОНО – проскальзывает лишь эпизодически?..
* * *
Детство… Сложно назвать его счастливым. Я жил в ленинградской коммуналке, где, как водится, обитала семья алкоголиков. Более того, это был известный на всю округу алкопритон. Попойки не прекращались ни днём, ни ночью. Владелицей «салона» была «тётька Машка» – известная на всю округу алкоголичка. Поток алкоживотных (людьми их назвать – язык не поворачивается) не иссякал круглосуточно. Вонища из их комнаты стояла невообразимая и распространялась на всю квартиру. По прошествии пяти лет с тех пор, как они покинули расселённую коммуналку, когда я, будучи уже молодым человеком, зашёл в ту комнату, моему удивлению не было предела: алкоголический смрад не выветрился ни на йоту. Животные часто валялись в отключке в общественном туалете. Зайти туда через лужу зловонной жидкости было невозможно – я до сих пор в подробностях помню этот запах – ничего более отвратительного я в своей жизни не слышал.
Однажды 4-х летним ребёнком мама купала меня в ванной. Вдруг сорвался крючок – и в ванную комнату ворвались двое. Алкосамец избивал животное по кличке Машка. «Тётька Машка» для спасения своей сущности не нашла ничего лучше, как плюхнуться в ванночку, где я купался, и издавать истошные вопли. Но животное мужеского пола, невзирая на присутствие мамы и ребёнка, продолжало методично избивать орущую предсмертным криком алкосамку. Полученный шок от увиденного не проходил ещё долго…
Возвращаясь из школы, я любил поесть пирожков у метро «Василеостровская». Ну, помните, с мясом – 11 копеек, с рисом – 10, с повидлом – 7. И вот, однажды, я увидел передвижной лоток, за которым стояла и продавала пирожки знакомая женщина в грязном фартуке. Это была тётька Машка. Больше я пирожков с лотков никогда не ел.
Город Орёл. Июнь. 1980 год. Дедушка (папа отца) обещал наутро купить детский велопедальный автомобиль, типа «Москвич». Я проснулся рано, утреннее солнце заливалось за шторы, а попугай Кеша молвил: «Кеща – хорощий… Хорощий…». Да, всё тело наполнилось невероятным счастьем. Этот момент запомнился навсегда. И самое интересное – он длился дольше всего: от момента пробуждения, завтрака, до похода с дедушкой по июньскому цветущему Орлу в магазин детских игрушек за этой машинкой. Больше такого я уже никогда не испытывал. Этот фрагмент смело можно внести в мой личный «реестр» эпизодического счастья (РЭС) под №1.
Евпатория. Июль. 1982 год. Отдыхал с новой семьёй отца. Папа руководил ресторанным ансамблем и снимал деревянный домик недалеко от моря. Мы сдружились с дочкой его второй жены от первого брака: катались на надувных матрасах по небольшим волнам евпаторийских мелей, прыгали в море под ливнем, ездили на тогда ещё новёхоньких маленьких трамвайчиках, что перепускали друг друга на «полукольцах»… Можно было бы внести эти моменты в РЭС? Можно! Если бы не одно «но».
В начале августа в домик отца неожиданно постучала моя мама. Она была настроена решительно: с развода прошло ещё не так много времени, и у неё возникло желание вернуть всё на круги своя. Я стал разменной монетой в её борьбе за бывшего мужа. Из семьи отца я был забран. Жили мы теперь с мамой в какой-то съёмной комнате в жёлтых двухэтажных домах, о которых говорят: «строили пленные немцы». Я прибегал к папе, потом шёл к маме. Это было невыносимо. На пляже я отдыхал сначала с матерью – и тут же переходил к папиной семье, которая располагалась, как правило, неподалёку (мама нарочно изыскивала места их отдыха).
Видимо, далеко не утраченные формы моей красивой мамы действия не возымели, и я был послан в один из предотъездных августовских вечеров с запиской в дом отца. Любопытство ребёнка одержало верх, и я развернул на полдороги послание, прочитав некий стих о бое быков. Насколько я понял, смысл произведения в том, что «тореадор готов простить непокорного быка, если тот придёт с повинной головушкой». Отец с его новой женой приняли «почту» и пробыли некоторое время на веранде, думая над ответом. Затем я понёс «свиток» обратно, снова по дороге его развернув. Там, нарочито кривыми «печатными» буквами было начертано кое-что неприличное. В общем, конкретный матерный отсыл…
Мать пришла в негодование: потребовала собрать все игрушки, что подарил мне папа (отделив их от дедушкиных подарков), и при его новой жене поставить в центр комнаты со следующим текстом: «Ты мне школьную форму не купил – так не нужны мне твои игрушки!»
…получился увесистый целлофановый мешок, который я и потащил к домику отца. Надо было просто всё это выкинуть, но я был слишком мал для таких здравых решений и просто оставил злополучный мешок возле деревянного заборчика того домика…
– Ну что, ты сделал всё, как я сказала? – спросила заплаканная «тореадорша».
– Да, – соврал я.
Увы,