кто ты на самом деле, разберись, какой жизнью ты хочешь жить, такая у тебя и будет». Я-то хотел играть на рояле, но она запретила. Причем категорически. Мать, которая всегда предоставляла мне полную свободу делать, что я ни пожелаю, которая вообще мной не занималась, ни разу не проверила выученный урок и не помогла cделать домашнее задание, за все мои ученические годы ни разу не появилась в школе (наверняка она даже не знала, в каком я классе), вдруг встала на дыбы. Когда я поступил в коллеж, учительница музыки обнаружила, что у меня абсолютный слух, и предложила готовиться к поступлению в консерваторию. Она хотела поговорить с матерью, но Лена так и не пожелала с ней встретиться.
– Скажи своей училке, что я ее в гробу видала! Чего она суется, идиотка несчастная?
Разумеется, послание я передавать не стал. Пришлось выворачиваться: мать слишком много работает, у нее очень напряженное расписание, что было истинной правдой, но учительница настаивала. В конце концов Стелла принесла себя в жертву. У нее не было никакого законного права вмешиваться, и она решила, что проще всего выдать себя за мою мать. Она выслушала преподавательницу и сказала, что подумает. Но Лена не собиралась уступать. У меня до сих пор в ушах звенит эхо их споров.
– Никогда мой сын не будет заниматься музыкой, никогда! – орала она.
Понять было невозможно, с чего она так взъелась, эту ее агрессивность – наверняка один из ее всегдашних заскоков; Стелла решила не ставить под удар свою семейную жизнь из-за истории, которая напрямую ее не касалась, и отступилась; я, покоя ради, последовал ее примеру. Больше мы об этом не говорили. А позже, когда я перешел на третий курс, мать Алекса получила в наследство от дяди, которого давно потеряла из виду, кабинетный рояль, и я все свое время стал проводить у них, перебирая клавиши, мать Алекса мне немного помогала, так я и выучился. На слух. Я запомнил, где какой звук, и с легкостью овладел клавиатурой. Как ни парадоксально, это напоминало арифметику и не представляло особой трудности. Хотя у меня никогда и не было математических талантов, я умел быстро считать в уме, легко умножая и деля двузначные цифры. Ну, сравнительно легко. Я не сдавался, и у меня получилось, хотя мимо сольфеджио я проскочил. Я слушал компакт-диски матери Алекса и открыл для себя музыку, которой не знал: попсу. Дома мать признавала только тяжелый металл: AC/DC[7], «Аэросмит» или «Crucified Barbara»[8], ее любимую группу. А здесь я раз за разом прокручивал Азнавура, Джо Дассена и Франсуазу Арди – музыку слащавую и бесхитростную, которую я обожал и воспроизводил без проблем. Родители Алекса уходили на работу рано, Алекс отправлялся в коллеж, и квартира оказывалась в моем распоряжении. Я мог играть весь день напролет, и никто мне не мешал. Я прогуливал занятия, перехватывал письма из коллежа и отправлял их прямиком в мусорное ведро, а когда Лена узнала, что я весь триместр и носа в коллеж не казал, она расхохоталась:
– И хорошо, парень. Ты прав. Они все козлы. Живи своей жизнью. А что ты делаешь целыми