выползал с виадука вверх на Портовую, наше путешествие подходило к концу, но нескончаемый поток мыслей и чувств фонтанировал, хотелось привести их в порядок, а это возможно в одиночестве… тем более, войдя в дом, ощутил, что он тесен для меня.
– Бабуль, до ужина спущусь к Дону…
– Не возражаю… почитай на досуге, – она протянула мне книжку стихов неизвестного мне автора… «Надсон» было крупно написано на обложке… первоначально подумал, что это название сборника. Книжка издана в прошлом XIX веке с ятями, что меня не смущало, но терпеть не мог поэтические строки…
Ещё с букваря так взъелась в мозги двустишие: «Трактор едет дыр-дыр-дыр – мы за мир!», что приводило к тошноте… Хорошо, что в «Родной речи» на следующий год прочитал великие строки, правда, любил грозу не только в мае, но эти слова перебивали дыр-дырную «поэзию».
Не был уверен, что буду читать стихи, но книжку взял, не хотелось обижать бабулю.
Сегодня я открыл для себя то, над чем вчера не задумывался…
Родители виделись чем-то обязательным и необходимым для меня, моих сестёр и брата – предопределение, которое не изменишь… и которое изменять не хочешь – родное, заставляющее щемить сердце и наполняет тоской при разлуке.
Сегодня понятие: « Я – и чудесная романтика» неожиданным образом стала меняться на «Я – и мои родители»… и моё ощущение, что понимание родителей открывает дорогу: «Я – и мир».
«Живёшь – значит вдыхаешь этот мир… и не только ароматами, но ты не сторонишься, не отвергаешь и, главное, не боишься иных запахов», – вспомнились мне слова мамы, которая не кончала институт благородных девиц, как бабушка Лена, а всего лишь четыре класса гимназии, прерванных революцией и гражданской войной, явно не наполненных ароматами. Для мамы «ароматы» исходили из книг, в них знания били ключом, а чувства воспитывались поэзией.
Подходил к берегу Дона… тарелка, наполненная водой, – это не Кубанские кручи и стремительный поток, но едва заметное перемещение мощного потока – успокаивало…
Может бабуля специально дала мне Надсона, чтобы я закрепил все сегодняшние чувственные восприятия?
Со слезами, выдавленными строчками Надсона, познавалась поэзия, и осознавалось своё ничтожество… и потребность понять себя…
Воды Дона своей необъятной ширью придавали силы… понималось… ко мне приходит взрослость… беспечность и беззаботность покидают душу. Чувствую: в себе не боюсь ничего – пугает неизвестность в людях.
И природа стала понятней: над речным плёсом тишина спит – ближние звуки слышатся далёкими, а тишина в горах живёт – далёкие звуки раздаются рядом.
*
Детство! Лето! За день «нашляешься»… изнурённый, исцарапанный… только вечером чувствуешь боль, когда мама с ворчанием отмоет перепачканное тело, перемажет царапки и ушибы смрадными мазями и уложит в постель: «Спи, путешественник… Миклухо-Маклай».
Под одеялом от болевых ощущений посетит чувство беспомощности