в их жизнях, стало летом, когда – как они поняли позднее, оглядываясь на его события, – все начало меняться. В конце концов, первым, кто по-настоящему познакомился с Мадлен, был Тони, и случилось это, когда он ее чуть не убил.
Они всегда уезжали в Боски ранним утром. Если Тони работал, он настаивал, чтобы уже собранные сумки ждали в коридоре до того, как он во второй половине дня отправится в театр, а на закате были погружены в машину; так они прибывали на место уже к завтраку. Все это добавляло драматизма их отбытию. Бен и Корд от возбуждения едва могли уснуть ночью. В пять тридцать утра Тони сажал их прямо в пижамах в машину, где они всю дорогу дремали, лишь изредка просыпаясь от того, что их головы падали им на грудь. Проснувшись, они долго смотрели в окно на высокое синее раннеавгустовское небо, на неподвижные тяжелые деревья с только-только начинавшимися наливаться густо-зелеными листьями, и на ведущую из Лондона дорогу, залитую мягким рассветным золотом; еще не добравшись до места, они уже чувствовали ностальгию. Каждый раз воздух был прохладным, голые ноги Корделии охлаждала кожа автомобильных сидений, и они дрожали, стонали и проваливались назад в сон, но никто уже не спал, когда они проезжали Уэрем[18]. Им оставалось всего несколько миль по извилистой проселочной дороге, ведущей над похожим на мираж меловым курганом, поднимавшимся и опадавшим на пути к побережью (и где, как однажды раздраженный папа сказал им во время чаепития, проходившего в некотором напряжении, жила ведьма, которая обязательно придет за ними, если они не будут есть печень и лук).
Первый, кто видел море, выбирал, чем завтракать. Корд всегда побеждала благодаря своему орлиному зрению. «Вон, вон оно! Отлив!» Из года в год она подмечала каждую изменившуюся деталь. Она была наблюдательной с рождения, как не раз говорила ее тетя Айла.
Мягкое шуршание шин по песчаной подъездной дорожке, затем – скрип поворота старого ключа в хлипком замке, звук детских шагов, взлетающий сначала вверх по лестнице, а потом по изношенному прогибающемуся паркету второго этажа, и звук окон с набухшими от весенних дождей рамами, которые приходилось открывать рывком, прикладывая немало сил, особенно если в доме долго никого не бывало. Прекрасная первая волна аромата соленой воды, доносившегося с моря, далекие крики чаек, звуки волн, раз за разом обрушивающихся на песчаный берег и тут же отползавших назад: все эти ощущения были так дороги им и так знакомы, но каждый год забывались, словно запечатанные в коробке, которую нельзя открывать, пока не наступит август.
– Ну что, устроим перекличку? – спросила Бена Корделия, с грохотом пытаясь отворить дверь на крыльцо, когда оба на секунду прекратили бегать по дому, проверяя все вокруг в поисках малейших перемен. – Нам надо сделать это самим, раз папы нет.
Алтея с охапкой свежего постельного белья, которому следовало вскоре отправиться в сушильный шкаф, наблюдала за ними из коридора.
– Дорогая, не надо так сильно дергать дверь. Попробуй открыть ключом.
– Я