бесплатно работает, чтобы больше увидеть. Пусть почитает «Абай жолы», я думаю, многое поймёт, а что не поймёт – будет повод узнать.
Айдос дружески похлопал меня по плечу.
– Поздно изучать уже. – Казалось, чтобы говорить со мной, Казыбеку приходилось делать над собой большие усилия, преодолевая отвращение. – Надо было оставаться с русскими, раз тебя там родная мать бросила. Понесла от кого попало, вот и избавилась. Отец, может, вообще не казахом был. Ни матери своей не видел, ни рода своего не знаешь, ни кем твой дед был, сказать не можешь. Ты не казах, ұят, сен мәңгүртсін![7]
Во мне что-то оборвалось, в ушах громко застучало. Хотелось драться. Бить. Сказанные Казыбеком слова жгли, как клеймо, оставленное раскалённым железом. Я посмотрел на Айдоса. Воспитанные люди слишком часто оказываются перед сложным выбором. Было видно, как обида за друга борется в нём с запретом перечить старшим.
– Сіз мәңгүрт болмағаныныз қандай жақсы болды, аға[8], – сказал я глухим голосом, пожал руку растерянному Айдосу и пошёл прочь.
Я шёл вдоль трассы в надежде поймать попутку в город. На душе выли собаки, непроизвольно сжимались кулаки. Казыбек не был первым человеком с такой точкой зрения, и уж точно он не был последним. «Я никогда не буду здесь своим, – думал я, поднимая руку на свет фар проезжающих машин. – Даже когда начну говорить по-казахски, даже если изучу все традиции и буду знать историю своего народа лучше большинства его представителей. Они не примут меня, потому что я не знаю своего племени, потому что родился от неизвестной женщины на чужой земле. Я так и буду скитаться по городам, заглядывая на праздники и игры, прикасаясь к жизни, манящей и упорно отталкивающей меня. Буду знакомиться с людьми и становиться им другом, но никогда не смогу встать с ними в один ряд».
Я знал, что преувеличиваю и что таких, как Казыбек, гораздо меньше, чем остальных. Проблема заключалась в том, что я сам не мог принять себя, свою потерянную историю, и это внутреннее напряжение, создающее психологический и языковой барьер, мучало меня много лет. Случившееся дало мне повод в очередной раз расковырять старую болячку.
Остановившаяся машина прервала поток моих отчаянных мыслей. Я приоткрыл дверь.
– Қайда барасың? – наклоняясь, чтобы лучше меня разглядеть, спросил водитель.
Говорить по-казахски не хотелось. Я сглотнул подступившую горечь.
– Қалаға…
– Отыр, қалаға дейін жеткізіп салайын[9], – улыбнулся водитель и приветливо хлопнул по сиденью.
Я сел и пригляделся. Это был мужчина лет пятидесяти с мягким открытым лицом и в белой тюбетейке. Я обратил внимание на его ладони: они держали руль твёрдо и уверенно, а на большом пальце правой руки не хватало фаланги.
– Сам из города?
Он перешёл на русский, и я выдохнул. Очень страшно было сказать по-казахски что-то не так, ошибиться и снова увидеть в глазах презрение и услышать в свой адрес унизительные слова.
Завязался самый