Светлана вздохнула. – Я ему тоже сказала: «Ложись, Леша. Это, наверное, соседка за солью пришла. Я сейчас бабу Матрену разбужу, а ты постарайся заснуть». А про себя думаю: ну какая соль в три часа ночи? А Леша мне и говорит: «Нет, я вижу, мамочка. Стоит прямо за окном. Худой очень, косматый, а на руках ногти длинные, как у волка. Мамочка, не ходи. С места встанешь – он учует и стекло разобьет».
– И что же? – не выдержав, перебил Павел. Почему-то страстно захотелось уйти: в комнате пахнуло подвальной сыростью, шторы шевельнулись, будто кто-то невидимый укрылся за ними и теперь поджидал, дыша могильным холодом.
– А потом на крыше что-то загрохотало, – продолжила Светлана. – Будто камни покатились. А потом забегал, да гулко так! Леша едва не закричал, ко мне прижался, я его обняла. А сама отчего-то понимаю, что кричать нельзя, и двигаться нельзя. Ведь и правда, тогда случится что-то плохое. Молиться я начала, – Светлана оттянула край воротника и достала тоненькую цепочку, на которой медью блеснула та же плетеная подвеска-рыбка, что была и на мальчике. – Все молитвы, какие были, вспомнила. А этот кто-то грохотал по крыше долго, очень долго. То затихнет, то снова затопочет. Я так в беспамятстве и валилась, только сына крепче прижимала. Так мы до утра и просидели в обнимку. А когда рассвет забрезжил, все и стихло. До сих пор не знаю, что это было, – Светлана нервно усмехнулась и подняла на Павла болезненный взгляд. – Это ведь нечистый ходил, да? Игумен Степан говорил, что там, где святые живут, там и бесы ходят, с пути истинного сбивают. А, может, это из мальчика моего так болезнь выходила?
Павел только кивнул: стало неуютно и зябко. Шторы подергивались, будто кто-то снаружи настойчиво теребил их мертвой рукой. Он отступил к порогу, заговорил торопливо:
– Наверное. Так и есть. Но главное, что позади все. Главное, что ваш сын теперь здоров. Да и не буду вас больше задерживать. Вы только объясните, как до старца добраться?
– А это я вам сейчас скажу, – оживилась Светлана и продиктовала Павлу, каким поездом ехать, и на какой станции сходить, и как до деревни добираться. Он кивал и записывал в рабочий блокнот, и, уже распрощавшись, на пороге вспомнил последнее, о чем хотел спросить:
– Интересно, почему «Рыбари Господни» носят красные пояса?
Светлана вскинула брови, поморщилась, будто вопрос ей неприятен, но все-таки ответила:
– Опоясывание чресел – знак целомудрия, принадлежности Богу, готовность к борьбе и очищению. Как длинен этот пояс, так и путь до Царства Небесного долог. И поскольку он тернист и усыпан шипами грехов и соблазнов, пройти по нему нельзя, не изранившись. Потому и цвет его – красный. А когда грехи мирские смоются окончательно, то поменяют пояса на белые. Ибо сказано: если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю; если будут красны, как пурпур, – как волну убелю…
– Что ж, теперь мне все понятно, – сказал Павел и пожал протянутую ладонь. – Спасибо вам.
– И вам, – хихикнула Светлана. – Вы заходите, если вдруг будет одиноко. Ладно?
– Обещаю, – соврал Павел