съемку местности, знали все условные знаки по топографии и вычерчивали их. Каждый день производили пешие учения – и не маршировку, которую хорошо знали в корпусе, а маневры, оборону, наступления, перебежки, атаки и прочее. Совершали походы с ночевкой вне лагеря. Все это кадеты любили... Можно было купаться в Персияновке, причем воспитатели учили неумеющих плавать. Была кадетская лодка – катались. В этой же речке удочкой ловили рыбу.
За речкой огромное пространство занимали болгарские огороды. Болгары, непревзойденные огородники, продавали свои овощи в Новочеркасске. Любители сильных ощущений пробирались ночью в эти огороды, чтобы стащить там совершенно ненужную им морковку или луковицу, просто из удовольствия. В случае обхода воспитателя «махальный» должен был кричать по-кукушечьи, и любители острых ощущений скорее спасались в лагерь. Если воспитатель их встречал в кадетской роще, то на вопрос «откуда» отвечали: «Из «Капернаума» или «Из «Иерихона» – так назывались злачные места, расположенные далеко от бараков. Залезали и в чужие сады, но фрукты в мае были еще зеленые, так что залезали исключительно из молодечества. Были и жалобы на кадет, но виновные никогда не были обнаружены.
Один раз семиклассники нашли подбитую ворону, принесли ее в барак и решили выучить говорить слово «Чичиков», посадили ворону на кровать, окружили ее, и все начали говорить: «Чичиков, Чичиков...» Не заметили, как сам Чичиков (войсковой старшина Лепилин) подошел и громким басом: «Вы что здесь делаете?» Все вскочили и после небольшой паузы ответили: «Учим говорить вороненка». – «Выпустить в лес и не сметь приносить в барак». Приказание было исполнено, а Лепилин пошел в барак к шестиклассникам и сказал им: «Меня прозвали Чичиковым, и я горжусь этим прозвищем: Чичиков был гениальным человеком».
В роще лагеря в это время – май, июнь – была масса соловьев, и все ночи напролет они, не умолкая, пели свои чудные напевы и часто не давали заснуть. Кадеты отгоняли их подальше от бараков.
По праздникам кадет отпускали из лагеря в город. От бараков станция Персияновка была в полуверсте. Возвращаясь из города, кадеты, чтобы не идти такое большое расстояние, спрыгивали на ходу поезда против главной аллеи лагеря. Железнодорожники пожаловались корпусному начальству, и нам запретили спрыгивать, а дежурный воспитатель подходил к месту, где спрыгивали, и, если кто спрыгнет, тот в следующее воскресенье оставался без отпуска.
Лагерная жизнь продолжалась месяц, и кадеты разъезжались на каникулы. Перед отъездом в отпуск, на институтском пикнике в Александровском саду в Новочеркасске, я познакомился с Похлебиными[15] – матерью и дочерью, которые всегда жили в Петербурге и только на лето приезжали в Новочеркасск, где у них был собственный дом. Они просили меня приходить к ним в Петербурге, где каждую субботу у них собираются гости.
Незаметно прошли каникулы, и мы, выпускники, последний раз собрались в родном корпусе,