ее с трепетной дрожью, превратились вдруг в жесткие, безжалостные щупальца неведомого чудовища. Казалось, их было не две, а десять, двадцать и все они одновременно срывали платье, белье, больно стискивали грудь, до хруста сжимали тело, раздвигали ноги, грубо шарили в нежнейших складках.
– Я не отдам, я не отдам тебя никому, – хрипел он ей в лицо.
Саша кричала, он хохотал, впивался в ее рот, кусал мягкие губы.
…Она лежала на кровати, задыхаясь от слез. Глеб встал, неторопливо оделся.
– Подонок, мразь, ненавижу тебя! Эдик узнает, он тебя убьет!
Он подскочил к ней, встряхнул за плечи, закричал:
– Не смей говорить о нем, потаскуха! Это я убью его! Я!
Он выскочил в кухню, Саша все выкрикивала вслед отчаянные ругательства.
Глеб вернулся почти спокойным. Вытащил из пакета упаковку молока, бутылку минералки, нарезанный батон, сыр, плитку шоколада. Разложил все это на столе, повернулся к женщине:
– Ты можешь проклинать меня, можешь ненавидеть, но я тебя никому не отдам. Ты будешь находиться здесь столько, сколько я сочту нужным.
– Ты сумасшедший! Меня будут искать!
– Кто? Ты с понедельника в отпуске. Сегодня и завтра у тебя отгулы. А потом ты уедешь к маме. Так что никто тебя искать и не будет. А хахаль твой забудет тебя, недели не пройдет, вот увидишь. Это для меня ты единственная. А у него таких…
– Ты, жалкий импотент, ты думаешь, ты сможешь его заменить?! Ды ты вообще не способен удовлетворить женщину! Я из жалости с тобой…
– Замолчи! – закричал он. – Заткнись! Подожди, я тебе такое удовлетворение устрою…
Глаза его сверкали бешенством. Он опять выскочил на кухню. Саша испуганно замолчала.
«Он меня убьет», – пронеслось в ее мозгу.
Но Глеб вернулся с высоким пластмассовым ведром, накрытым стульчаком, – вариант дачного клозета.
– Вот, это твой туалет.
Потом заменил догоравшую в кружке свечу на новую.
– Все, посидишь здесь в одиночестве до завтра, одумаешься.
Едва дверь за Каменевым захлопнулась, Саша вскочила с постели, намереваясь добраться до окна. Однако длины металлического провода едва хватило, чтобы дойти до стола. Она ринулась в другую сторону, но шнур остановил ее у выхода в прихожую. Саша попыталась ногтем отомкнуть замок наручников. Смешная попытка! Обломанные ногти и новый поток слез.
Она села на постель, продолжая плакать.
То, что произошло с ней, было абсолютно невероятно, немыслимо. Она все никак не могла осознать чудовищности своего положения. Она, помыкавшая мужчинами, она, которая привыкла чувствовать себя госпожой, Цирцеей, обращающей их в сладострастно хрюкающих животных, она сама оказалась в положении рабыни, посаженной на цепь. И кем? Всегда покорным, верным, преданным Глебом! Разве можно было предположить, что эта мокрица способна на такое безумство? Он спланировал все это заранее! Знал, что она уходит в отпуск (ах, да ведь она же и говорила ему об этом еще месяц назад), знал от кого-то из подчиненных,